Она рассмеялась еще раз, и этот ее смех напугал меня до чертиков. Может, это кладбищенская атмосфера действовала на меня так, а может, и то, что смеяться-то, собственно, было нечему… В этом смехе недоставало тепла, человечности, доброты, радости, наконец. Смех напоминал саму Мавру – истлевшую человеческую оболочку, под которой скрывался кошмар.
– Очень хорошо, – сказала Мавра. – Тогда поговорим кратко.
Я снова обернулся к ней, ожидая подвоха. Что-то изменилось в ее поведении, и это заставляло мои инстинкты бить тревогу.
– Найди «Слово Кеммлера», – сказала она.
Потом повернулась, махнув подолом черного платья, и, небрежно положив руку на эфес шпаги, двинулась прочь.
– Эй! – прохрипел я. – И это все?
– Это все, – бросила она, не оборачиваясь.
– Постой, – окликнул я.
Она остановилась.
– Что еще, черт подери, за «Слово Кеммлера»?
– Путь.
– Путь? К чему?
– К силе.
– И ты хочешь ее?
– Да.
– И ты хочешь, чтобы я нашел его?
– Да. Ты один. Не говори никому о нашем уговоре или о том, что ты делаешь.
Я сделал глубокий вдох:
– А что будет, если я пошлю тебя к черту?
Мавра молча подняла руку. В истлевших пальцах белела фотография, и даже в лунном свете я разглядел, что это снимок Мёрфи.