– Не валяй дурака. Ты вообще можешь вспомнить что-то о Кеммлере?
Голос Боба дрогнул, и облачко расплылось бесформенной кляксой.
– Могу.
– Так расскажи, что знаешь.
– Это приказ?
Я снова моргнул:
– А что, без приказа ты этого не можешь?
– Тебе бы самому не захотелось приказывать мне вспомнить это, Гарри.
– Это почему? – поинтересовался я.
Светящееся облачко принялось описывать по лаборатории беспокойные круги.
– Потому что я весь – одно только знание. Когда я выкидывал из памяти все, что знал о Кеммлере, это… это лишило меня части моего существа. Это как если бы тебе отрубили руку. А то, что осталось из воспоминаний о нем, только бередит рану.
Мне показалось, я начал понимать, о чем это он.
– Это, должно быть, больно.
Огоньки неуверенно дрогнули.
– И больно тоже. Но не только.
– Если это и больно, – сказал я, – это пройдет, как только мы закончим этот разговор.
– Но… – начал Боб.
– Это приказ. Расскажи мне, Боб.
Боб поежился.
Странное это было зрелище. Облачко светящихся искр сжалось на мгновение, словно от легкого дуновения ветра, а потом прянуло в сторону – словно я смотрел на него сначала одним глазом, а потом другим, зажмурив первый.