Эсеры сохраняли влияние на селе. В последних числах марта в Астрахани открылся съезд уездных сельских делегатов. Его председателем стал Олег Семенов, произнесший речь про «новое рабство», идущее от немцев. В качестве почетного гостя и важного докладчика был приглашен Кузьма Терещенко, резко осудивший социализацию промыслов, за которую он выступал еще осенью 1917 года. В основном мероприятие было посвящено чисто техническим вопросам – учету земли, порядку разрешения споров, полномочиям земельных комитетов, но было выставлено и требование провести внеочередной съезд Советов Астраханского края, чтобы принять решение о свободе торговли[543].
13 апреля в Большом думском зале правые эсеры провели дебаты по вопросу свободной торговли. Впрочем, дебаты шли недолго. Прибывшие представители власти закрыли их сразу после выступления Кузьмы Терещенко[544].
Но пресечь мероприятия правых эсеров у советских начальников получалось не всегда. На собрания к эсерам приходили сотни людей. Одно из наиболее крупных мероприятий состоялось в Верхнем Баскунчаке, где 250 человек пришли на лекцию о программе эсеров. Идея свободного рынка здесь была воспринята на «ура». Рядом находились огромные солепромыслы, а чуть севернее, под Саратовым, в изобилии имелся хлеб. Спорить с эсерами по вопросам торговли местным большевикам было трудно[545].
Правые социалисты отказались занимать командные высоты, но некоторые из них вошли в новые органы власти. Одним из руководителей краевого комиссариата труда стал правый эсер Сигалов, который от имени наркомата участвовал в профсоюзных собраниях и выступал перед коллективами. Меньшевик Аствацатуров трудоустроился в Комиссариат юстиции на должность общественного заступника[546]. Эсер Семенов стал членом коллегии наркомата земледелия[547]. Меньшевики Иванов, Цетлин, Сарабьянов и правый эсер Беляев трудоустроились в городской Совет народного хозяйства[548].
Надо сказать, что эсеры преуспевали больше меньшевиков даже в городе. Отчасти это было связано с тем, что их организация еще не успела организационно расслоиться и жена максималиста Цыпина, например, была казначеем местной партийной организации правых эсеров.
Ячейки сторонников партии существовали на железнодорожном узле Астрахань-II, на заводе Нобиль, Верхнем Баскунчаке и т. п.[549] Съезд железнодорожников, объединивший представителей коллективов от Астрахани до Урбаха, избрал главой Исполкома Совета эсера Воробьева, а в сам Исполком, состоявший из девяти человек, – пятерых эсеров[550].
Была выпущена эсеровская «Памятка рабочему». На Форпосте эсеры вовсю пользовались возможностями дискуссии в Социалистическом клубе. Здесь, в доме Гулиной, советский сотрудник Сигалов рассказывал, что сам он, конечно, горячий сторонник Советов, но власти у Советов быть не должно. Это не анекдот, а почти дословный пересказ его речи из эсеровской прессы[551].
Партия вышла в решительную оппозицию новому правительству. Она критиковала его за непрофессионализм, требовала полной свободы торговли, настаивала на уравнительном землепользовании (то есть скорейшем изъятии земли у казаков). Партия призывала к сдержанности при национализации крупных хозяйств с целью сохранения управляемости ими, и очень невнятно декларировала необходимость рабочего контроля. Главной ее опорой, очевидно, были крепкие крестьяне и ловцы, а также торговые люди.
В Астраханском уезде правые эсеры вообще предприняли попытку перехватить власть. В начале апреля под председательством Терещенко и Сигалова они собрали делегатов из сел, провозгласив этот сход уездным съездом Советов. Представители губисполкома приглашены не были, а когда они все же пришли, их просто не пустили в зал. Съезд принял решение поручить уездным властям самостоятельно, без вмешательства из города, распределять продовольствие, осуществляя поставки рыбы за пределы губернии в обмен на хлеб. Речь шла о промышленных масштабах. Один из делегатов, например, таким образом пригнал из Саратова девять вагонов с мукой и был возмущен, что теперь у него их конфискуют по твердой цене[552].
На подобные действия власти Совнарком реагировал болезненно. Еще в феврале был закрыт кадетский «Астраханский вестник».
2 марта обнародуются «Правила о порядке издания периодической прессы», в которых говорится, что издания, «сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов», подлежат закрытию[553]. В этот же день была закрыта меньшевистская газета «Свободная мысль»[554]. Впрочем, меньшевики просто переименовали свое издание и вплоть до лета выпускали «Живую мысль».
7 марта левый эсер Перфильев и большевик Хумарьянц, отвечавшие за милицию и печать соответственно, принимают решение конфисковать очередной выпуск эсеровского «Голоса революции». Одновременно в Царевском уезде пресекается дальнейшее издание эсеровского «Листка для народа». Заодно там же были арестованы руководители уездной земской Управы, по случаю состоявшие в партии эсеров. Это вызвало протесты. За коллег вступились служащие земства, пригрозившие забастовкой солидарности. Арестованных пришлось выпустить[555].
21 марта был конфискован тираж «Астраханских епархиальных ведомостей». Владыка Митрофан регулярно размещал в «Ведомостях» статьи с разоблачениями социализма, причем любого, так что конфискация была связана с размещением очередной критической статьи, которая, по мнению Хумарьянца, вызывала ненужный раскол в обществе.
27 марта последовало предостережение «Астраханскому листку».
14 апреля вышел последний номер эсеровского «Голоса революции». Всего с начала года вышло 18 номеров газеты. Решение о закрытии газеты принимал лично максималист Цыпин, который, угрожая ревтрибуналом, потребовал от владельцев типографий прекратить печатать любую правоэсеровскую продукцию[556].
4 мая была закрыта правомусульманская газета «Сарай», а типографию, выпускавшую эсеровскую литературу, реквизировали под печать советских «Известий»[557].
В мае эсеры попробовали выпускать газету под другим названием – «Борьба за право». Успели выйти два номера. В них эсеры сообщили, что ходят слухи о приближении к Астрахани немцев (!), призвав народных комиссаров «рассказать всю правду народу». После этого эсеры обклеили город плакатами о своем отказе участвовать в первомайской демонстрации. Власти приказали плакаты сорвать, а на квартиру к Сигалову пришли красноармейцы, командир которых провел с Сигаловым небольшую дискуссию, впрочем, без всяких угроз[558].
Споря с бывшими товарищами по партии, максималист Цыпин писал: «в данный момент борьбы за экономическую власть существует насилие во всех областях жизни, как экономических, так и политических, и мы – авторы этих насилий над личностью, над словом, над печатью. Но все эти меры временные, вызванные непримиримостью классовых противоречий трудового народа и буржуазии, непримиримостью позиций левой и правой частью демократии»[559].
Нельзя, впрочем, сказать, что правые социалисты были объявлены под запретом. Применительно к упомянутой первомайской демонстрации их даже официально пригласили участвовать в шествии своими колоннами. Первыми должны были идти губернские комиссары, затем большевики и левые эсеры, после них меньшевики и правые эсеры, далее еврейские партии Поалей-Цион и Бунд, а замыкали движение профсоюзы[560].
Несмотря на бойкот со стороны правых социалистов, в демонстрации приняли участие более 3000 человек, что, учитывая добровольный характер и протяженный маршрут – от Татарского моста через крепость и Московскую улицу к вокзалу, – было довольно внушительно.
ebooksa