Правые продолжали выступления перед рабочими. 10 мая большое собрание состоялось на «Нобеле». Пришло до 800 человек. Перед ними выступил эсер Семенов, убедивший рабочих поддержать единство социалистических сил и созыв Учредительного собрания. Против проголосовало всего 38 человек, еще 18 воздержались.
Спустя три дня аналогичное собрание состоялось на заводе Седова[561].
Эра милосердия
Комиссар юстиции большевик Вейнмарн писал в феврале 1918 года: «Революционный трибунал ни в коем случае не может приговаривать к смертной казни кого бы то ни было, как бы ни было велико совершенное преступление»[562].
Таких же принципов придерживалась и центральная власть. ВЦИК принял декрет, запрещавший отмену оправдательных приговоров и ужесточение наказания в кассационной инстанции. Проще говоря, принятое судом мягкое решение нельзя было ужесточить.
Молодая власть излучала оптимизм и уверенность. Самым явным образом это отразилось в ее отношении с потерпевшими поражение мятежниками.
15 марта было решено освободить из мест заключения и отдать на поруки лиц, лишь подозреваемых в контрреволюционном выступлении. Выезд из города им был запрещен, хотя ясно, что проследить за соблюдением этого ограничения представлялось немыслимым.
В апреле прошли выборы местных судей. Всего было избрано 82 судьи, в том числе 20 в Астрахани, и остальные по уездам. К кандидатам предъявлялись квалификационные требования. Они должны были быть не моложе 25 лет, иметь среднее или высшее образование, или три года юридической практики. Судимые по уголовным статьям в судьи баллотироваться не могли.
Сказать, что все шло ровно и хорошо, нельзя. Многие люди, получив мандат и раздобыв к нему маузер, выполняли свои поручения так, что вышестоящее начальство брала оторопь.
Предприимчивый агент продовольственного комитета, включенный туда по предложению еврейской рабочей партии «Бунд», Зиновий Авербух ограбил целый поезд. Нет, он не присвоил деньги, а честно сдал их в кассу. Но пассажиры, следовавшие в дружелюбную Астрахань, 2 апреля 1918 года лишились целых 411 тысяч рублей. Это были большие деньги. Комиссар получал в месяц, для сравнения, примерно 400 рублей, то есть была изъята сумма, соответствующая зарплате целой тысячи губернских комиссаров.
Деньги пассажирам вернули. В прессе были опубликованы извинения. Сам Авербух, как выяснилось, страдал расстройством психики, проходил курс лечения и спустя несколько месяцев покончил с собой[563].
Но из происшествия были сделаны выводы.
7 апреля Цыпин добивается особых полномочий. Отныне все реквизиции производятся только на основании решения возглавленного им Комиссариата юстиции. Милиция сохраняет право проводить задержания и обыски без уведомления юстиции, но только в экстренных случаях и с обязательным протоколированием. Конфискация имущества допускается лишь на основании решения Исполкома. Более того, любой гражданин вправе сам арестовать производящих самовольные акты представителей советской власти и доставить их в милицию[564].
26 марта Астрахань ненадолго была объявлена на военном положении. Председателем военно-революционного комитета стал левый эсер Митенев. Еще один левый эсер – Туйбахтин – являлся председателем Астраханского мусульманского комиссариата.
Трудно судить, были ли для этого объективные предпосылки. Гражданская война в стране еще только тлела, хотя получивший немецкую поддержку генерал Краснов активно расширял свою власть на Дону и, наверное, мог представлять какую-то гипотетическую угрозу для Нижней Волги.
Совет народных комиссаров, скорее всего, просто решил облегчить себе работу. Вся власть в городе передавалась Военно-Революционному комитету под председательством представителя Совнаркома. Сам ВРК был сформирован из представителей краевого Исполкома, Военного Совета, Совета моряков и Союза демобилизованных.
Обоснование к введению военного положения выглядело так: «По улицам собираются толпы, не позволяя ни пройти, ни проехать мирным жителям. Открытой агитацией возбуждаются рабочие, ловцы, осаждающие Исполком, отдельные комиссариаты, народным избранникам угрожают насилием. В связи с этими обстоятельствами воспрещаются всякие уличные сборища где бы то ни было. Закрытые собрания разрешаются Военно-революционным комитетом каждый раз по особому заявлению. Воспрещаются всякие массовые делегации в Исполком, банки, Комиссариаты, Совнарком. С 21.00 вводится комендантский час. Все виновные в открытой агитации против власти Советов, все спекулянты и занимающиеся саботажем лица будут выселяться из пределов города, предаваться народному суду и назначаться на принудительные общественные работы»[565].
Как видим, нарушители правил о собраниях и комендантского часа, несмотря на все грозные заявления комиссаров, ничем особым не рисковали. Выселять из города их было некуда, и максимум, чем они рисковали, – так это быть привлеченными к уборке центра Астрахани от завалов, оставшихся после январских боев.
Кстати, о январских боях. В мае состоялся суд над мятежниками. Он шел со свидетелями защиты и адвокатами, которые рассказывали, что подсудимые вышли из низов и всегда были друзьями народа[566].
Из сорока обвиняемых:
ebooksa