— Да вон же, над вами!
Том поднял голову, но ничего не увидел, кроме птахи на проводе.
— Как отец?
Сидра назвали Сидром за шевелюру, напоминающую кипучесть напитка. А ещё за то, что зачали его, как рассказывал его собственный отец, местный плотник и стропальщик, в окружении бутылок с самодельным алкоголем.
Было Сидру, кажется, лет семь от роду.
— Хорошо, — мальчишка не стал вдаваться в подробности. Он аккуратно обошёл линялый мусорный бак и, очевидно, нашёл за ним богатую почву для продолжения подсчёта.
— Что ты там делаешь? — не вытерпел Том.
Но мальчик был занят. Губы его шевелились, карманы шорт топорщились от устремившихся туда, словно космические корабли в бесконечность космоса, рук. Майки на нём не было, плечи и грудь загорелы до черноты.
— Четыреста пять воробьёв! — наконец, провозгласил он.
— Ты умеешь считать до четырёх сотен?
— До четырёхсот пяти. Даже ещё больше могу. Потом идёт четыреста шесть…
Сидрик с жаром завертел головой, отыскивая неучтённых птах.
— Их и правда что-то сегодня многовато, — заметил Том.
— Очень — с жаром воскликнул малец. — Никогда не видел столько сразу!
«Воистину, глазами ребёнка взирает на мир настоящая непосредственность», — подумал Том. А вслух сказал:
— Интересно, какие народные приметы могут быть с этим связаны? Может, какой-нибудь урожай мы соберём раньше срока?
— Они очень наглые. Наверно, потому что очень голодные, — заметил малыш. — Наверное, этот «урожай» будет со дня на день.
Внезапно кое-что пришло на ум Тому. Кое-что, связанное со вчерашним вечером.
— Чайка, — пробормотал он, пощипывая себя за подбородок.
Жизнь деревенского священника не так уж насыщена событиями, чтобы забывать выходящие из ряда вон мелочи.