Глубина

Мадлен познакомилась с Джоном Джейкобом в Бар-Харборе летом 1910-го. Ей было семнадцать, ему – сорок пять. Они отдыхали в загородном доме общих друзей, Мэдди играла с другой девушкой в теннис, выставляя напоказ отличное тело. Джек подобрал улетевший мячик и преодолел весь путь до корта, чтобы его вернуть. Мадлен поняла, что значил взгляд Джека, когда тот вручил ей мячик и представился. После этого мать и вовсе начала из кожи вон лезть: «Тобой заинтересовался мистер Астор, моя дорогая! Мы должны разыграть эту партию очень осторожно, очень, очень осторожно!»

Мадлен не нужно было напоминать. Долгая партия – то, во что она как раз и любила играть. Мэдди, как и ее друзей, растили и холили для того, чтобы выйти замуж за принца. Быть дебютанткой высшего света – спорт кровавый. И Мадлен победила, заставив богатейшего мужчину в мире сделать ей предложение. Ее успех стал предметом зависти всех подруг. У одной даже случился нервный срыв.

В конце концов, девичьей фамилией Мэдди была Форс, «сила».

Китти, эрдельтерьер Джека, лежала у ее ног – она всегда спала с ними на кровати. Теперь собака тихонько скулила, словно вторя беспокойству Мэдди.

Тошнотворная смесь вины и страха взметнулась вверх от желудка, едким комком подступила к горлу – Мадлен вспомнила, что за Китти отвечал Тедди. Собака, наверное, плакала, потому что ей не хватало пропавшего друга.

– Какие вы обе сегодня с утра горемычные, – заметил супруг, стоя над ними.

– Ты же не ждешь, что я не буду ничего чувствовать к бедному мальчику.

– Не то чтобы он был твоим ребенком, – произнес Джек под нос.

Мадлен встала и подошла к платяному шкафу резного красного дерева и попыталась выбрать, что надеть, тихонько клокоча от бурлящих чувств.

Она поняла, что злится – и даже боится.

Во всем была виновата Ава, первая жена Джека. Муж не хотел в это верить – Мэдди и сама не горела желанием, однако пришла к выводу, что тот мерзкий слушок, который дошел до мамы, на самом деле был правдой. Развод у Джека вышел и правда паршивым; случился он, к счастью, еще до их знакомства, но это не мешало Аве Уиллинг-Астор жаждать мести. Она ужасно взъярилась на бывшего супруга, когда тот объявил о намерении снова жениться. Они развелись меньше года назад; он брал новую жену возмутительно быстро, и она, конечно же, была возмутительно юна. Ава боялась последствий для своих сына и дочери – что будет, когда появится второй выводок детей Астора, маленьких, красивеньких, живущих с отцом изо дня в день?

Мать Мэдди через свою шпионскую сеть разведала, что Ава наняла цыганку, чтобы наложить на девушку проклятие. Мэдди сочла бы это поводом посмеяться – если бы в то время оккультизм не стал настолько повальным увлечением, если бы не знала наверняка, что многие светские дамы обращаются к медиумам, чтобы поговорить с мертвыми или прочитать судьбу по линиям руки. Цыганка Авы, хорошо известная среди манхэттенской публики, держала маленькое экзотическое ателье в престижном районе и давала рекламу в «Таймс». Шпионка матери дала им с Мэдди полный отчет о предполагаемом проклятии. «Твой муж и его новая жена не будут счастливы долго, – выдала она, подражая славянскому акценту цыганки. – У него никогда не будет ребенка, коего он будет любить больше тех детей, кои уже есть, и новая жена потеряет всех, кого когда-либо любила».

Джек только отшутился: «Ава? Цыганка? Невозможно. Она самая рациональная женщина, которую я знал». Однако мужчины часто списывают со счетов силу и важность пророчеств, всего того, что не могут увидеть или удержать – или чем не могут владеть.

Мэдди ждала прибытия в Каир, чтобы проконсультироваться с собственным мистиком, одноглазой каргой, известной среди приезжих. Женщина поведала, что видит, как за Мэдди следует злой дух, связанный с ней проклятием цыганки. «Избавьтесь от него, – невольно повысила голос Мадлен, пытаясь не заплакать. – Мне нужно защитить ребенка. Я заплачу сколько угодно». Однако старуха настаивала, что Мэдди должна прогнать духа сама: «Докажи, что ты сильнее врага своего». Правда, она плохо говорила по-английски, и Мэдди сомневалась, что именно старуха имела в виду. Мадлен была не из тех, кто пасовал перед трудностями, но как ей прогнать то, что не способна ни увидеть, ни коснуться? Она решила нанять медиума, известного экстрасенса, в Нью-Йорке.

И теперь жалела о потерянном времени.

Что-то нужно было делать прямо сейчас, не дожидаясь Нью-Йорка. Мадлен не нравилась тень, которую бросила на нее – и на все вокруг – смерть Тедди. У нее было скверное подозрение, что проклятие на этом не остановится.

Мадлен в самом деле очень сблизилась с Тедди: она пожалела его, когда узнала, что его родители умерли, и настояла, чтобы ему нашлось место в доме. Он стал как член семьи. Почти. Мэдди мечтала его усыновить – не формально, конечно, Джек никогда бы этого не стерпел – как и двое его детей от прежнего брака. Они были ненамного старше самой Мэдди и, как она подозревала, когда смотрели на своего отца, в сущности, видели одни лишь долларовые знаки. Мадлен представляла, что Тедди будет ей как племянник, что она станет хорошо одевать его и досыта кормить, воображала, как он привяжется к ней, может, даже полюбит. Станет воплощением всего хорошего, на что она способна.

Теперь это, разумеется, никогда не сбудется.

Хуже всего, что Мадлен прекрасно осознавала свою вину, что бы там ни говорила доктор Лидер в утешение. Если бы не она, Тедди не отправился бы с ними в путешествие. Он остался бы в Бичвуде с остальными слугами, полировал бы серебро да выполнял поручения, ожидая возвращения хозяев. Когда Мадлен попросила насчет Тедди, Джек вскинул брови, но уступил, чтобы ее порадовать. Даже не стал жаловаться, когда Тедди потерял Китти в Египте – собака сбежала от мальчишки, а тот слишком боялся в этом признаться. Джек заплатил, чтобы пара слуг осталась искать собаку, но у них ничего не вышло. Они наткнулись на Китти несколько дней спустя лишь по чистой случайности – собака тайком плыла на барже с другими богатыми американскими туристами. Мадлен была уверена, что Джек захочет избавиться от мальчишки, но нет.

Мадлен любила Тедди – по-своему, конечно, – и злой дух его отнял. Как и сказала цыганская старуха Авы.