— Кожи? — Митя явно озадачен. — Я, дядя, в кожах не разбираюсь. Всякая работа…
— Вот ежели я чан заведу, буду шкуры квасить и кожье выделывать…
— Да ты умеешь ли?
Егор мнется, теребит мочку уха.
— Научусь…
Митя смотрит на дядю и начинает понимать, откуда дует ветер. Он кивает головой.
— Научиться всему можно. Что ж, если ты пойдешь в колхоз, там кожевенное дело наладишь, неплохо будет. Крестьянам кожи нужны. Думаю, мысль правильная, — говорит Митя, постукивая пальцами по столу.
— Так… Ну ладно, посмотрим…
Егор натягивает шапку, встает.
— Ты завтра в потребилку хотел идти, — говорит Митя, провожая дядю. — Пойдешь, так кликни, мне тоже надо, керосину у матери не стало.
Племянник с дядей идут по селу мимо поповского дома. Там слышатся песни, пьяные выкрики, топот.
— Ишь, батя празднует, — усмехается Егор и останавливается, заслышав стук в раму. — Нам, что ли, стучат?
С крыльца скатывается отец Евстолий, круглый, наливной, как яблоко, немножко под хмельком.
— Егор Павлович, зайди ко мне, милости прошу.
Бережной разводит рукой, в которой держит керосиновый бачок на веревочке.
— Благодарствую, отец Евстолий. Видишь, я в лавку отправился.
— Ничего, ничего, ты уж зайди, не куражься. Не обижай отставного попа…
Егор вопросительно смотрит на племянника. Тот чуть заметно пожимает плечами.
— И вы, молодой человек, зашли бы, — кланяется поп. — Я зла на вас не несу, понимаю…
— Нет, спасибо, — с достоинством отвечает Митя. — А ты, дядя, если хочешь, иди, я подожду у крыльца.