Ожившая тень

Но вот пришло Освобождение. Килле вернулась в Понтон и стала ждать мужа. Через полгода ему удалось вырваться на родину.

Когда им дали землю, Мадан Све не смог сдержать радостных слёз. Он мял в руках жирные чёрные комья и плакал, а потом снова и снова рассматривал дарственную. Трудно было поверить в такое счастье: ведь он прожил целую жизнь, но никогда не было у него своей земли.

Так началась у них совсем другая, удивительная жизнь. Мадан Све выбрали председателем деревенского комитета, Килле возглавила работу среди женщин. Они стали хозяевами своей земли, отдавали все силы любимой родине. И странно: труд теперь не утомлял их, наоборот — каждый день, казалось, вливал в них новые силы.

Мадан Све с Килле сломали свою жалкую халупу, построили большой дом под черепичной крышей, посадили во дворе персиковые и абрикосовые деревья. На саженцах поселились птицы, и супруги любили слушать их весёлые песни. Пение птиц заглушал иногда стук швейной машины — Килле шила сыну обновки.

Но скоро их счастье закрыли чёрные тучи. Американские империалисты разожгли пожар жестокой войны. Молодёжь деревни ушла на фронт. Оставшиеся в тылу работали за троих — и в первых рядах были Мадан Све и Килле.

Настали тяжёлые времена. Собрав всякий сброд из пятнадцати стран, враги продвигались на север страны. Народная армия отступала.

Мадан Све вместе с секретарем парторганизации Хенгю эвакуировал в тыл семьи фронтовиков и коммунистов. Килле с сыном отправляли к племяннику дядюшки Хенгю: он жил в пятидесяти километрах севернее Понтона, высоко в горах. Там было сравнительно безопасно.

Обняв семилетнего сына, Мадан Све сказал ему:

— Смотри береги мать. И жди меня, я вернусь, сынок!

Килле окинула деревню прощальным взглядом. Ещё недавно вся она звенела песнями, детскими голосами. Теперь стояла мёртвая тишина… На полях горели снопы: крестьяне жгли драгоценное зерно, чтобы оно не досталось врагу.

Девятнадцать коммунистов уходили в горы, в партизанский отряд. Командиром их был назначен Мадан Све. Все муки батрацкой жизни пережил он. Мог ли он допустить, чтобы его снова превратили в раба…

Отряд Мадан Све не давал врагу ни минуты покоя. Партизаны нападали на склады с боеприпасами, уничтожали солдат и офицеров противника. Мадан Све был храбр и дерзок. Недаром враги называли его «Красным дьяволом». Как-то, рассказывал позднее дядюшка Хенгю, он один пробрался в самое логово врага и уничтожил тридцать человек.

Лёжа в засаде, прижавшись всем телом к родной земле, Мадан Све часто вспоминал Килле с сыном. Иногда удавалось переправить письмо:

…Я уже не такой, как ты меня помнишь. В руках моих оружие — нужно уничтожить врага, прогнать его с нашей земли. Верю, что так и будет, и расцветёт у нас тогда небывалое счастье.

Очень хочется видеть Мёнгиля. Ведь столько прошло времени!.. Иногда мне кажется, что я слышу его звонкий голос.

Они хотят растоптать улыбку моего мальчика. Но этому не бывать! Наш Мёнгиль вырастет большим и сильным, верь мне.

Скоро я увижу его, моего родного, и он снова будет петь мне свои любимые песни. За всё это — за улыбки наших детей, за их счастье — мы и сражаемся. Когда-нибудь вспомним с тобой это время…

Но вспоминать им не пришлось: Мадан Све погиб. Вот как это случилось.

Его родная деревушка Понтон стояла в самом центре уезда, на линии север-юг. Там расположился штаб неприятельских войск, была расквартирована особая механизированная рота уездной жандармерии, по улицам проносились американские «джипы».

Партизаны решили атаковать деревню, внести смятение в ряды противника, уничтожить склад с боеприпасами. Ночью они окружили Понтон, бесшумно сняли часовых, прорвались к складу и забросали его гранатами.