– Но, сэр! Белого-то! В чем мы его обвиним? Кто поверит хоть слову против белого человека?
– У вас нет стратегии, Ко Ба Сейн. Белого не нужно
Повисло молчание. Ю По Кьин стоял, вперившись в дождь, сцепив маленькие руки за спиной. Остальные трое смотрели на него с края веранды, оробев от дерзости его замысла, в ожидании неведомого козыря, который позволит одолеть белого человека. Это слегка напоминало знакомую картину (кисти Мейссонье?) Наполеона под Москвой, размышляющего над картами, пока его маршалы молча ждут, держа в руках свои треуголки. Но Ю По Кьин, в отличие от Наполеона, был, разумеется, в своей стихии. Его план созрел за пару минут. Когда он развернулся, его широкое лицо растягивалось в радостной гримасе. Доктор ошибся, сказав, что Ю По Кьин пытался танцевать – телосложение ему не позволяло, но, если бы он мог, он бы сейчас танцевал. Подозвав к себе Ба Сейна, он несколько секунд шептал ему что-то на ухо.
– Это, я думаю, верный шаг? – заключил он.
По лицу Ба Сейна медленно расползлась широкая, шальная ухмылка.
– Пятьдесят рупий должны покрыть все расходы, – добавил Ю По Кьин, сияя.
Последовала детальная проработка плана. И когда все его усвоили, заговорщики – даже Ба Сейн, почти никогда не смеявшийся, даже Ма Кин, в глубине души не одобрявшая этого, – разразились безудержным смехом. План в самом деле был слишком хорош. Он был гениален.
А дождь все лил и лил. На следующий день после того, как Флори отбыл в лагерь, дождь зарядил без перерыва на тридцать восемь часов, то замедляясь до уровня английского дождя, а то низвергаясь таким водопадом, что казалось, облака впитали целый океан. Несколько часов дробного стука по крыше могут свести с ума. Когда дождь прекращался, снова шпарило солнце – от потрескавшейся грязи поднимался пар, а по всему телу проступали очаги красной потницы. Вместе с дождем появились полчища летающих жуков; эти жуткие создания, известные в народе как вонючки, набивались в дома в огромных количествах и падали в тарелки с едой. В те вечера, когда дождь стихал, Верралл с Элизабет все так же катались верхом. Сам Верралл был безразличен к погоде, но ему не нравилось видеть своих пони заляпанными грязью. Прошла почти неделя, а между молодыми людьми все оставалось по-прежнему – в их привычной близости ничего не менялось. Элизабет ждала, что Верралл не сегодня завтра попросит ее руки, но напрасно. А затем пришла тревожная новость. Мистер Макгрегор довел до всеобщего сведения, что Верралл вскоре покинет Чаутаду; военная полиция останется, но на место Верралла назначат другого офицера – когда, неизвестно. Элизабет совсем потеряла покой. Несомненно, если он собирался уехать, он должен будет сказать ей что-то определенное? Сама она не могла завести такой разговор, не смела даже спросить, правда ли он уезжает; она могла только ждать, пока он сам ей что-то скажет. Но он ничего не говорил. В один из этих вечеров Верралл не показался в клубе. И следующие два дня Элизабет совсем его не видела; на утренних смотрах он тоже не появлялся.
Ситуация складывалась ужасная, но Элизабет не чувствовала себя вправе предпринять что-либо. Несколько недель они с Верраллом были неразлучны, но при этом в каком-то смысле оставались чужими друг другу. Он держался со всеми так отстраненно – даже не удосужился зайти в дом Лэкерстинов. Они не настолько хорошо его знали, чтобы наводить о нем справки в дак-бунгало или писать ему. Не оставалось ничего, кроме как ждать, пока он соизволит показаться снова. И тогда он, ясное дело, попросит руки Элизабет. Конечно, конечно, попросит! И Элизабет, и миссис Лэкерстин (хотя ни та, ни другая не говорили об этом открыто) полагались на такой шаг с его стороны, как на догмат веры. Элизабет ждала их следующей встречи с мучительным нетерпением. Пожалуйста, боже, пусть он не уедет хотя бы еще неделю! Только бы они прогулялись вместе еще раза четыре или даже три на худой конец и двух было бы достаточно. Пожалуйста, боже, пусть он вскоре к ней вернется! Немыслимо было, чтобы он показался только за тем, чтобы попрощаться с ней! Обе женщины приходили в клуб каждый вечер и засиживались допоздна, пытаясь различить за шумом дождя шаги Верралла и делая вид, что проводят время в свое удовольствие; но Верралл все не шел. Эллис, прекрасно понимавший ситуацию, следил за Элизабет со злорадным азартом. А хуже всего было то, что мистер Лэкерстин теперь домогался ее на каждом шагу. Дерзость его поражала. Он подлавливал племянницу почти на виду у слуг, хватал ее и принимался щипать и тискать самым бесстыжим образом. А вся ее защита сводилась к угрозе рассказать тете; к счастью, он был достаточно туп, чтобы не понять, что она бы ни за что на это не осмелилась.
На третье утро Элизабет с тетей успели в клуб как раз перед самым ливнем. Просидев в салоне несколько минут, они услышали, как в коридоре кто-то топает, стряхивая воду. Сердце у каждой женщины подпрыгнуло, ведь это мог быть Верралл. Но в салон вошел, расстегивая длинный плащ, незнакомый молодой человек. Это был простоватый увалень лет двадцати пяти, с пухлыми розовыми щеками, пшеничными волосами, закрывавшими лоб, и, как выяснилось позже, оглушительным смехом.
Миссис Лэкерстин издала неопределенное междометие, не сумев скрыть разочарования. Однако молодой человек заговорил с полнейшей фамильярностью, очевидно считая всех без разбору своими закадычными друзьями.
– Здрасьте, здрасьте! – сказал он. – Входит сказочный принц! Надеюсь, я не помешал, ничего такого? Не влез без спроса на семейное собрание или еще чего?
– Вовсе нет! – сказала миссис Лэкерстин озадаченно.
– Я что хотел сказать – решил, дай-ка, наведаюсь в клуб, гляну, как тут чего – ясно, да? Чисто, попривыкнуть к местной марке виски. Прибыл только прошлым вечером.
– Вы здесь
– Вроде того. Уж я как рад, не передать.
– Но мы не слышали… А, ну, конечно! Полагаю, вы из лесного департамента? На место бедного мистера Максвелла?
– Что? Лесного департамента? Ни в коем разе! Я новый молоток из военной полиции. Ну, знаете.
– Новый… что?
– Новый молоток из военной полиции. Принял эстафету от старины Верралла. Наш старичок получил приказ вернуться в свой полк. Уезжает в страшной спешке. И, скажу по чесноку, оставил за собой полный бардак.