Убить Пифагора

22
18
20
22
24
26
28
30

Во взгляде Пелия Оресту почудилось нечто, противоречившее его словам. Импульсивный молодой человек был полностью убежден в его вине.

— Ты думаешь, я украл у общины золото? — спросил он, когда Пелий и еще один ученик без особой деликатности принялись обыскивать комнату.

Пелий не ответил. Он закончил свою работу, ничего не найдя, и присоединился к группе, которая осматривала содержимое небольшого ларя, вывалив его на песчаный пол. Орест выглянул за дверь. Среди мужчин, стоявших снаружи, ожидая результатов осмотра, он заметил Эврибата. Он был одним из самых старых учителей, членом братства высшей степени, к тому же они знали друг друга более двадцати лет.

— Эврибат! — удивленно воскликнул Орест.

Тот неловко отвел взгляд. Орест сделал шаг к нему, но остановился, услышав за спиной восклицание.

— Смотрите, земля только что прикопана!

Обернувшись, Орест увидел, что они отодвинули кровать. Двое копались в песке. Он сглотнул слюну, сердцебиение ускользало от контроля его воли.

— Здесь что-то есть!

Ореста охватил приступ паники.

Он попытался приблизиться, но его схватили за плечи. Стоявший на коленях ученик извлек из песка коричневый кожаный кошель и протянул его Пелию. Тот развязал шнурок и высыпал содержимое на ладонь.

— Двадцать золотых дариков, — пробормотал он про себя.

Новую монету персидского царя Дария с изображением царя-лучника на одной из сторон спутать было невозможно. Каждая монета составляла более сорока кротонских серебряных драхм. Хождение этой монеты началось недавно, поэтому никто не привык видеть ее в Великой Греции.

Пелий поднял руку, показывая всем монеты, и энергично провозгласил:

— Двадцать золотых дариков!

Люди, присутствующие в комнате, единой сворой бросились на Ореста, оскорбляя и понося его почем зря. Они слышали рассказ Пелия и знали, что это та самая сумма, которую моряк из Кротона заплатил за тайну додекаэдра. Никто не сомневался, что Орест предал священную клятву, и все знали, что это значит. Клятва хранить тайны была единственным правилом пифагорейцев, чье нарушение давало ученикам право вести себя жестоко.

— Это не мое! — Орест сознавал, что потерял контроль и над ситуацией, и над собой. — Это не мои деньги, клянусь священным тетрактисом и Пифагором!

— Держи при себе свои клятвы, — прошептал Пелий ему на ухо, выталкивая его наружу.

Там его встретили с удвоенной жестокостью. Он закрыл голову руками, пытаясь защитить себя от ударов.

— Стойте! Остановитесь!

Как он ни кричал, никто его не услышал. Не так-то легко было сохранять трезвость рассудка между ударами и нарастающей внутри паникой. «Что происходит? Неужто подобная ярость вызвана простым ограблением?» — лихорадочно соображал он. Кто-то схватил его за волосы и с силой дернул. Чья-то рука пробралась между его рук и оцарапала лицо. Кто-то с силой разорвал его одежду, другие руки полностью ее сорвали.