Оцепеневшие,

Что-то мои рассуждения делают только хуже.

Лицо ее бледнеет. Не хватало еще, чтоб сознание потеряла.

– Просто сделай! Доставай, говорю!

Мнется.

Ковыряет подлокотник, никак не разложит. Отдергивает руку, облизывает палец.

– Ноготь сломала, – злится.

Смотрю на приборку, стрелка в красной зоне вздрагивает и падает. Улеглась. Все, блин, приплыли… бензина совсем нет. Сколько сможем еще так проехать? Километр, два? Сто метров? Десять?

– Выбрасывай труп! Скорее!

Соня визжит, перескакивает на переднее сиденье и впивается своим сломанным ногтем мне в плечо.

– Да что с тобой? Совсем дура?

Она не отвечает. Трясется, хрипит, на лице застыл немой ужас.

Смотрю в зеркало, в дырке из багажника торчит голова Кирилла. Опухшее недовольное лицо с прыщами. Голова матерится, слюни брызжут, пытается пролезть в салон.

Живой.

Говнюк не умер! Живой, засранец!

– Дура, сядь! Живой же. Чего дергаешься? – Не могу сдержать радости.

Видимо, перепутали.

Может, он просто отключился от выпивки. Хрен знает. Детский организм так вот резко отреагировал на спиртное.

Кирилл выбирается, морщит лоб недовольно. Скрещивает руки на груди. Обижается, наверное, на нас.

– Хорошо, не выбросили, – подбадриваю Соню. – Хорошо.

А сам думаю – жаль, не успели. Пусть мелкий спасибо скажет, что стриптизерша медлительная попалась. Моя б воля, лежал бы он сейчас на обочине, завернутый в плед, и ждал, пока бродячая собака им пообедает.