Оцепеневшие,

Уверен, я опять краснею. Уши горят, лоб потеет. Она чувствует, что мне стыдно, и добивает.

– Навыки ночной жрицы за плечами, конечно, не таскать, но в обычной жизни, в которой требуются дипломы бухгалтера, медсестры и преподавателя, подобное образование не помогает.

– Извини, – говорю и хочу сменить тему.

– Остаются малопрестижные – сиделка, сторож, коренщица, оператор ведра и тряпки. Малопрестижные и малооплачиваемые.

Малооплачиваемые не значит плохие. Думаю, а вслух произношу:

– Извини.

– Ладно. Проехали. В общем, так я стала танцовщицей.

Угу, думаю, стала танцовщицей. Балерина просто.

– Еще раз так подумаешь и будешь веточкой выковыривать свои обцарапанные и обугленные глаза из костра.

– Да как?

Сколько можно проникать ко мне в мысли? Тем более проверять мою реакцию на банальные выдумки. Скажи она хоть слово правды. Да лучше бы просто молчала. Станцевала бы свой стриптиз, и все.

– Я не сочиняю. И все мои слова правда. И я не собираюсь молчать.

– Станцуешь для меня? – говорю вслух. Лучше перебить. И так, и так знает, о чем думаю, уж лучше вслух сказать.

Соня не отвечает.

Костер потрескивает. Кирилла все еще нет.

Она не отвечает, а я больше и не спрашиваю. Смотрю на огонь. Желтые языки костра подбрасывают искры к небу. Я наблюдаю, как изгибается уголек, толстая ветка прогорает и вот-вот сломается пополам.

Тыкаю в огонь палкой, хочу подровнять.

Желтые огни занимаются, они, словно чернила, расползаются, формируют силуэты. Я вижу контуры людей. Языки пламени изгибаются, и я вижу перекресток, проносятся машины. Я вижу, как желтые искры подмигивают. Мигают, становятся красными.

Я вижу светофор.

Вижу маленькую Катю, я знаю, что это Соня. Я держу ее за руку. Мы ждем, пока проедут машины, чтобы перейти улицу и заглянуть в продуктовый за фруктами.