Оцепеневшие,

22
18
20
22
24
26
28
30

Она спрашивает шепотом, заикаясь. Она спрашивает и все еще продолжает смотреть в окно.

– Не знаю.

– Поехали-поехали!

Без рассуждений поворачиваю ключ, колеса пробуксовывают. Оставляем позади орущего мужчину, на глазах которого куст, или дерево, или фонарный столб с визгом сорвался с места и умчался, словно гоночный болид, вниз по улице.

Позади остается дом с аккуратно стриженным газоном, недовольный отец Кирилла и дорожка, на которой несколько мгновений назад прогуливался мальчик.

– Это что получается? Мы убили его?

– Не знаю.

Я все еще изо всех сил жму на газ. Сам не понимаю, чего так испугался, несемся, словно за нами гонится свора бешеных псов.

– Я не хотела его убивать.

– Знаю.

– Но мы убили его.

Я не отвечаю. Даже если так, он много лет только об этом мечтал, даже если и неумышленно помогли, он этого хотел.

Как по мне, исчезнуть – не такой плохой итог. Чем жить и не помнить.

Кто знает, может, спустя несколько лет он бы все вспомнил. Может, ему предстояло вновь пройти свой трудный долгий путь становления тем, кем он был. А может, ему суждено было проживать из года в год свой день сурка, мечтая о новом горном велосипеде.

– Чего сейчас рассуждать? Случилось как случилось. И я не чувствую себя виноватым.

Соня трет лицо и просит остановить машину.

– Не знаю. Такое чувство, что я ему даже немного завидую, – говорю и сбрасываю скорость. – Знать бы, сколько осталось нам «жить» в таком состоянии. Может, нас ждет та же участь. Станем черным пятном на тротуаре…

Соня выходит, я остаюсь сидеть в машине. Она идет вдоль дороги. Я отпускаю ее немного вперед и тащусь сзади. Шины мягко шуршат по гладкому, недавно укатанному асфальту. Не замечал за ней такого раньше. С чего она так расстраивается?

– Да что случилось-то? Разве мы не этого добивались? – кричу я в открытое окно. – Мы же так и планировали. Ну пошло слегка не по плану… С чего такая реакция?

Она останавливается.