Оцепеневшие,

Ну не носить же его на руках. Надо будить его подругу, пусть забирает алкаша.

– Просыпайся. Вон твой приятель в космос отправился.

Тянусь, просовываю руку между сидений, толкаю. Мягко. Угодил прямо в грудь.

– Руки убрал! – раздается строгий голос.

Проснулась.

– Забирай своего… друга. Вон сидит.

Она выходит из машины. Идет в беседку. Виснет на шее прыщавого. Трется об него. Ластится.

Я стараюсь не вспоминать, что буквально пару часов назад из того самого рта, которым она сейчас целует брекеты, выливалась потоком блевотина.

Обнимает пацана, гладит. Наверное, сейчас нежно шепчет на ухо «проснись, дорогой».

Стриптизерша вскрикивает.

Отскакивает в сторону, визжит, а пьяный молокосос падает без чувств на землю. Падает прямо головой в песок, как страус, только вялый, страус без костей.

– Что за хрень? – вырывается у меня изо рта, и я выхожу из машины.

Довольно комичная ситуация. Лес, беседка, помятая стриптизерша, скамейка, мини-олигарх лицом в грязище.

Я смотрю, а она визжит, а он лежит, не шевелится. Она прыгает на месте, брезгливо машет руками, вытирает рот рукавом и визжит.

А я смотрю.

– Он… Он…

Стриптизерша в панике и двух слов связать не может.

– Он мертв! Умер! Он сраный труп!

А? Как она сказала? Он что?

– Убийца! Ты его прикончил! Труп. Он… Ты его…