Это уравновешенное, гармоничное и сбалансированное единство внезапно рухнуло. В возрасте четырнадцати лет мальчик заболел и его показали терапевту, который ошибся с диагнозом. Через два дня он умер на операционном столе от острой кишечной инфекции. Реакция отца на психическую боль была катастрофичной. Его чувства к дочери полностью поменялись: в его глазах она вдруг стала ответственной за смерть своего брата. Он схватил одиннадцатилетнюю девочку, поднял ее к лицу мертвого мальчика, лежащего в гробу, и закричал: «Теперь ты получила, чего хотела, — избавилась от него и осталась одна!» Он сразу же отпустил ее на глазах повергнутых в ужас людей, присутствовавших на похоронах, которые не знали, как реагировать на этот кошмарный поступок. На девушку нашло смертельное оцепенение, сменившееся ужасным отчаянием и полным одиночеством. Она была оставлена братом, который был не только ее лучшим другом, но и уравновешивающим партнером. Она была лишена отцовской любви; взамен у нее осталась его ненависть. Мать, которая раньше была заботливой, из-за невыносимой потери стала эмоционально отсутствующей. Весь мир этой одиннадцатилетней препубертатной девочки, внутренний и внешний, рухнул за несколько часов. Она столкнулась с событиями, которые коренным образом изменили ее судьбу. Оказалось, ее ожидания относительно себя самой и своей гендерной принадлежности полностью изменились. Прежние стереотипы о преуспевающем в учебе мальчике и довольной семейной жизнью девочке больше не годились.
Неделю спустя, когда она собиралась на панихиду в память о брате, она почувствовала боль в животе и испугалась, увидев кровь, сочащуюся из ее вагины. Рядом не было никого, кто мог бы помочь ей или успокоить ее. Тем не менее ее тело позаботилось о ней, удостоверяя, что менархе подтверждает ее гендерную принадлежность. Это был здоровый сигнал о том, что ожидания, будто она займет место своего брата и даже заменит его, никогда не воплотятся. Теперь она была уверена в своей собственной гендерной идентичности. Но, несмотря на этот физиологический знак, она все еще нуждалась в дальнейшем утешении перед лицом тяжелой утраты и необходимости не разочаровать своих родителей.
Отец стал еще более жестоким. Он не мог смириться со смертью своего сына; его переполняло чувство мести, и он приобрел пистолет, чтобы отыскать врача, который поставил неправильный диагноз. Моя пациентка была в значительной степени мишенью его патологического горевания. Он заставлял ее ходить в черном в течение двух лет и принуждал сопровождать его на кладбище, чтобы два раза в неделю навещать могилу своего брата. Первые физические и эмоциональные проявления женственности были встречены насмешками и презрением ее отца. Теперь он был охвачен ревностью, и на любые попытки, которые она предпринимала для утверждения своей женственности, он отвечал яростью. Он начал регулярно избивать ее, используя любой предлог, чтобы заставить ее почувствовать унижение и стыд из-за того, что она женщина (по-своему, он совершал с ней своего рода инцест). Он не мог выносить мысли о том, что она может быть с мальчиком, и запрещал ей встречаться с кем-либо после школы.
Ее мать пребывала в глубокой депрессии и была эмоционально отстранена от всех этих событий. Моя пациентка была в то время яркой, веселой и красивой девушкой, с большим интеллектуальным потенциалом, но по финансовым и социальным причинам она не смогла продолжить учебу. Еще в молодости она страдала ревматоидным заболеванием, которое впоследствии дало осложнение на сердце, из-за чего врачи советовали ей забыть о беременности, чтобы не нанести вред своему здоровью. Несмотря на это, впоследствии она смогла дважды забеременеть. После смерти брата моя пациентка стала заботиться и ухаживать за своей матерью и тайно ненавидела своего отца. Подобно тому, как это мог бы делать сын, она мечтала избавиться от отца и сама заботиться о матери.
В возрасте семнадцати лет моя пациентка неожиданно поступила в университет. Она хотела стать врачом. Этим она удивила всех, кто ее знал, включая себя саму, так как ее всегда считали начисто лишенной амбиций, а она сама никогда не говорила о том, что хочет всерьез получить какую-то профессию. Она же испытывала огромное внутреннее давление, связанное с желанием разделять и мужскую, и женскую гендерную идентичность и оправдать ожидания, связанные с обоими.
С тех пор она решительно преследовала цель достичь серьезных успехов в учебе. Ее страстные желания пытались прорваться наружу, но она наотрез отказывалась прислушаться к ним; все они имели отношение к ее собственной сексуальности. Это выразилось в анорексии; ее отказ от еды привел ко многим проблемам. Ее родители говорили: «Дети в Европе голодают из-за войны, так что ешь», а она думала про себя: «Как же я могу есть, когда дети умирают? Лучше бы я тоже умерла, как брат».
В тот момент возникло новое осложнение. Ее отец очень гордился своей дочерью и ее достижениями. Однако ее мать плохо приняла стремление дочери стать врачом; она воспринимала его как балаган и к тому же как угрозу потерять сиделку (что она считала «куда более подходящей профессией для девочки»). Мать чувствовала себя недооцененной, поскольку девушка не захотела повторить ее судьбу, и по-прежнему остро переживала страдания, принесенные материнством. Она была полна зависти к собственной дочери за вновь приобретенную свободу и независимость, которых никогда не было в ее собственной жизни.
Через десять лет после смерти брата, когда моя пациентка была на втором курсе в медицинском институте, ее мать перенесла инсульт, впала в бессознательное состояние и спустя сутки скончалась. Хотя моя пациентка была с ней все это время, отец в этот раз обвинил ее в смерти матери. Оставшись одна с отцом, она смогла продолжить свою карьеру, но жила как старая дева. У нее появились некоторые истерические черты, и она стала чрезвычайно скованной и подавленной в сексуальных вопросах. Она страдала от обмороков и была подвержена приступам плохого настроения и раздражительности, пока она не решила начать психотерапию. В ходе терапии она многое поняла и смогла осознать, что единственная возможность жить собственной жизнью — съехать от отца.
У моей пациентки случались близкие отношения с женщинами разного возраста, что приносило ей большое удовлетворение и дарило чувство общности. Это воссоздавало приятные взаимоотношения, которые когда-то были у нее с матерью. В своих попытках построить отношения с противоположным полом она выбирала либо грубых мужчин, которые были невосприимчивы к ее потребностям, либо неудачливых, слабых сверстников, которым она посвящала свое время, помогая им развиваться. Так она пыталась либо умиротворить, либо оживить их, вновь разыгрывая отношения с разгневанным отцом или слабым, умершим братом.
Она была настолько эмоционально неудовлетворена, что не могла даже и представить себя в роли матери. Она никогда не рассматривала всерьез такую возможность. Ей потребовалось несколько лет, чтобы прийти ко мне, начав отношения со своим коллегой. Только после того как мы распутали ее предыдущую историю, она смогла понять свое страстное желание стать матерью, подавленное с тех пор, как она посчитала, что материнство запретно для нее. И в самом деле, когда она написала отцу о своей беременности, то получила небывало быстрый ответ, «предупреждающий» ее, что у нее «еще есть время, чтобы сделать что-то с этим»: «В конце концов, любая женщина может иметь детей, но ты должна заниматься более важными вещами». Она чувствовала себя и польщенной, и сломленной. Эта двойственность в ее реакции показывала мужскую и женскую идентичности.
История этой пациентки иллюстрирует замысловатую и сложную природу гендерной идентичности и ее обретения, а также уязвимость и хрупкость подросткового возраста, оказавшегося под воздействием травматического события. Весь диапазон отношений и ожиданий, которые человек считает своим творением, в действительности передан ему в наследство другими (по крайней мере, тремя предыдущими поколениями). Описанную выше женщину по большинству критериев можно было бы оценить как нормального и целостного человека. Ее твердое решение не иметь детей можно было бы с легкостью считать, как и во многих других случаях, принятым на основе трезвой оценки ситуации и осознанного выбора. Тем не менее этот выбор никогда не был ее собственным. Она всегда чувствовала себя во власти желания отца, который хотел воскресить в ее облике умершего брата, чтобы его мечты реализовались и он мог бы испытывать гордость.
Этот случай показывает особую важность внутреннего пространства в подростковом возрасте и биологических часов, когда время истекает. Эти два явления объединяются определенным образом вокруг периода менопаузы. Менопауза является исключительно женской проблемой, и ее значимость следует понимать как еще одну причину, почему теории, включая теории перверсии, основанные на клинических наблюдениях за мужчинами, нельзя автоматически переносить на женщин.
В то время как репродуктивные органы мужчины находятся в его «полноправном владении», женщины распоряжаются ими только «на правах аренды». Или, возможно, было бы точнее сказать словами Рафаэль—Лефф (Raphael‑Leff 1985), что во время беременности «хозяин-захватчик» вступает во владение ее телом; но когда женщина чувствует, что ее тело полностью принадлежит ей? В возрасте, когда женщины теряют свои репродуктивные возможности, таковые у мужчины остаются в целости и сохранности (хотя и с меньшим количеством сперматозоидов, чем в молодости). Лакс формулирует это таким образом:
«Женская повышенная нарциссическая уязвимость в связи с окончанием репродуктивного возраста может также усугубляться тем, что у мужчин возможность воспроизводить потомство не заканчивается в среднем возрасте. Этот факт составляет существенную разницу между мужчинами и женщинами на этой фазе жизненного цикла, а именно, мужчина может или мог бы создать новую семью и завести детей, а у женщины такой возможности уже нет» (Lax 1982, р. 159).
Я считаю, что эта разница во многом объясняет, почему педофилия гораздо больше распространена среди мужчин, чем среди женщин. «Синдром Лолиты» часто наблюдается у стареющих мужчин, пребывающих в поисках «бессмертия», которого их сверстницы женского пола, находящиеся во власти биологических часов, уже не могут обрести. Когда стареющий мужчина видит привлекательную девушку, он может не только фантазировать о ней в сексуальном плане, но также может рассматривать ее как потенциальную молодую мать своего будущего ребенка. Почему же в похожей ситуации, когда женщина того же возраста видит привлекательного молодого человека, то все — включая ее саму — считают, что она представляет своего сына? Существует ли культурный, социальный процесс, допускающий подобные двойные стандарты для мужчин и женщин? Есть ли у нарциссизма гендерные различия? Или оказывает ли эта «печать времени» разное влияние на мужской и женский нарциссизм? Вероятно, будет целесообразно завершить главу, в которой говорится о власти материнской утробы, упоминанием о травматических последствиях для женщин гистерэктомии — удаления матки. Это находит символическое выражение в осанке женщин, входящих и покидающих гинекологические и акушерские отделения. Беременные входят, преисполненные гордости за свою плодоносную выпуклость; те, кто появляются после гистерэктомии, как правило, горбятся, наклоняясь вперед, дополняя воображаемую вогнутость своих ограбленных животов. Происходит резкое изменение — от рождения к разрушению.
Мужчине, лишенному этого «внутреннего пространства», которое является чрезвычайно важным для женщин, часто бывает трудно понять значение гистерэктомии для женщины. Гистерэктомия может быть еще более разрушительной, чем менопауза, потому что в ней есть элемент мучительного выбора. Несмотря на сильное кровотечение, возникающее на фоне сильной боли в животе, которая может сделать гистерэктомию рекомендуемой процедурой, врачи, выслушав «субъективные» жалобы пациентки, редко настаивают на ней. «Решение остается за вами», — говорит врач-гинеколог. «Да пошло все к черту», — отвечает женщина.
Я встречала женщин, которые в гораздо более раннем возрасте, чем период наступления менопаузы, проходят через многие колебания и сомнения, прежде чем решаются на гистерэктомию. Это были женщины всех возрастов, гетеросексуальные и гомосексуальные, некоторые из них уже были матерями, некоторые нет, другие были слишком стары для беременности, но все они сильно сомневались перед лицом угрозы потерять орган, глубоко связанный с женственностью и женским началом. Эти женщины испытывали мучительный конфликт из-за отказа от этого замечательного и дающего жизнь органа, который сделал или мог бы сделать возможным рождение детей, прекрасных младенцев в реальном мире или мире фантазий женщины.
Процесс горевания начинается до операции. Матери чувствуют, что совершают предательство, отказываясь от органа, который так много значит для них. Женщины, которые никогда не ощущали радость и боль деторождения, начинают страдать и испытывать горе при мысли о том, что они уже никогда не смогут выносить ребенка. Поскольку это горевание зачастую связано с воспоминаниями об аборте, у них возникают ночные кошмары, в которых нерожденные дети внезапно вновь заявляют о себе в сознании женщины.
Материнство является центральной темой данной книги — материнство, со всем его благотворным влиянием, а порой с перверсиями. Внутреннее пространство, материнская утроба и ее психические репрезентации, являются уникальными для женщин и имеют ключевое значение для материнства. Быть лишенной материнской утробы значит испытать настоящую потерю власти, характерной только для женщины.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
ebooksa