Контрудар

Петра Дындика назначили политическим комиссаром штабного кавалерийского эскадрона. Ядро его составляли обстрелянные партизаны Донбасса. В Казачке поредевший в боях эскадрон пополнили добровольно явившимися дезертирами. Всадники эскадрона, неся службу летучей почты, находились все время в разгоне. Они возили пакеты из штаба дивизии в ее бригады и полки.

— А ты на лошади ездить умеешь? — спрашивали Дындика в политотделе.

— Будьте в спокойствии, касатики. На реях кто верхом ездил? Моряк Дындик. На буферах кто марши-походы совершал, без седла, имейте в виду? Он же? Минер Дындик в семнадцатом году, плавая на корабле-дредноуте, на благородной лошадке проехался. Самого адмирала Зубеева взнуздал. А он норовистый был конь.

Булату предложили поехать комиссаром одного из стрелковых полков.

— У тебя, — говорили ему, — боевой стаж, да и на курсах неплохо подковался.

— Рановато на полк, зелен, — отказывался Булат. — Еще политбойцом — понимаю. А вообще, прежде чем идти в горячее дело, не вредно недельку-другую изучить обстановку, людей.

Его назначили лектором на дивизионные курсы, готовившие низовых политических и партийных работников.

Маруся Коваль, Дындик, Булат поместились на квартире у местного мирошника.

На одном из сельских митингов крестьяне решили отобрать у кулака-полупомещика землю и оставить его хозяйничать на паровой его мельнице.

В одной из комнат огромного дома поместились Булат и Дындик. Маленькую, как клетушка, светелочку возле сеней заняла Мария Коваль, назначенная начальником политотдела дивизии. В помещичьем зале расположился новый начальник штаба 42-й дивизии Парусов и его адъютант Карлуша Кнафт. Оба они по мобилизации бывших офицеров недавно прибыли на фронт.

На стенах всех комнат помещичьего дома висели выцветшие олеографии. Они изображали обвешанных зайцами охотников в широких шляпах с традиционным егерским перышком.

В первый же вечер Маруся Коваль занялась общим хозяйством.

— Здорово люди живут, — ввалившись в кухню, съязвил Кнафт, — убей меня киця лапой — пахнет молочным киселем…

Адъютант наштадива бросил вестовому связанную курицу, оттянул назад донце офицерской фуражки, поправил на ней ремешок и стал стряхивать перья, приставшие к синим, с белым кантиком земгусарским брюкам.

— Молоко у нас не стреляное, покупное, — отрезала Маруся.

Кнафт выскочил, приказав на ходу вестовому:

— Живей потроши курицу, Аркадий Николаевич вот-вот придут.

Вечером, во время ужина, Дындик, уплетая за обе щеки, нахваливал хозяйку:

— Маруся-касатик, где ты все эти науки произошла, неужто у Наваля? Это же не кисель, Маруся, а настоящий крем-брюле, поль-де-кок, аре-маре.

— Эх, Петя! Вымотала меня работа шишельницы, а еще была большая семья. Кормила своих сестер, братишек.