Вечером Грета Ивановна, отправляя Кнафта в Казачок, строго наказывала:
— Письмо передайте Аркадию сразу, как приедете. Глебу Андреевичу на словах скажите: пусть сделает, что может, — Каракуту надо спасти.
— Так вы просите передать Аркадию Николаевичу, чтоб он изволил себя беречь, не простудился? — заговорил нарочно громко Кнафт, услышав чьи-то шаги.
Ромашка, с его книжным догматическим представлением о гуманизме, еще накануне всячески третируемый Каракутой, не без робости спрашивал нового комиссара дивизиона:
— Товарищ политком! Закон военного времени суров. Неужели его сдадут в трибунал? Он, видать, не из трусов. Послать бы его на передовую рядовым. Там хоть и умрет, так с честью!
— Принимая во внимание его пролетарское происхождение и революционные заслуги? — едко спросил Алексей. — Нет, товарищ Ромашка, хватит, полиберальничали. Эта мягкотелость обошлась недешево нашей Красной Армии…
12
С прибытием в Тартак новых частей бывший Чертов полк вывели в имение, что стояло на высоком горбу за селом.
Булат, задумавшись, возвращался из политотдела дивизии в свою новую часть. Путь шел через небольшую тенистую рощу.
Частый топот рыжего иноходца глухим эхом отдавался где-то за рощей. Звонко пела в чаще невидимая птица. На дереве, вцепившись в кору, стучали трудолюбивые дятлы.
Алексей по узкому крутому откосу подымался к поместью.
Здесь, под открытым небом, у длинных коновязей, лениво отбиваясь хвостами от мух, охраняемые сонным дневальным, отдыхали сытые кони дивизиона. В нескольких шагах, с повернутыми к солнцу окровавленными потниками, выстроилась шеренга седел.
Булат созвал партийцев. Вместе с направленными сюда после ареста Каракуты коммунистами, кандидатами партии и сочувствующими собралось двенадцать человек.
— Без этого Сатаны и с новым пополнением веселей стало, дух-то поднялся, — радовался Гайцев, пожилой, несколько сутулый, с белыми бровями кавалерист. — Есть с кем поговорить, правильным словом перекинуться, посоветоваться.
— Теперь и не совестно признаться, что я коммунист, — выступил другой боец. — Все «большевик», «большевик», а коммунистам от Каракуты не было никакого признания.
— Шо? В подполье были, в своей, Советской стране-то? — возмущался Твердохлеб, вызванный из Казачка для усиления партийного ядра бывшего Чертова полка.
— Где же был ваш политком? — спросил Слива.
Чтоб разрядить обстановку в штабном эскадроне, Сливу, попавшего из командиров в рядовые, по предложению Дындика перевели во 2-й дивизион. Вместе с ним откомандировали Фрола Кашкина и Селиверста Чмеля.
— Как подстрелили ночью политкома, — пожал плечами Гайцев, — так больше не посылали. Да и тот, которого подстрелили, не долго действовал — дней семь-восемь, не более.
До позднего вечера коммунисты обсуждали вопрос о дисциплине и о борьбе с остатками партизанщины.