Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

Костя злился.

Наконец наступил день испытания. Яша примчался на Первомайку еще рано утром. Ему очень хотелось посмотреть, как полетит планер. Первомайские мальчишки собрались возле Костиной хаты. Сам Костя сидел на крыше. Оттуда он и запустил планер. Но этот планер далеко не полетел. Он продержался в воздухе, может, каких-нибудь секунд пять и упал на улицу, в песок. Костя слез с крыши подавленный и мрачный. Все видели, что хороших планеров он клеить не умеет…

Но это были пустяки — самокаты, крушина, планер — в сравнении с тем, что вскоре открылось Яше и Колошкану на Первомайке. Первомайские мальчишки, оказывается, завязали крепкую дружбу со старым Лявоном, который пас колхозных лошадей. Конюшня находилась в конце улицы, и, когда гнали лошадей в ночное, можно было скакать верхом через всю Первомайку. Это особенно обрадовало Яшу. Сколько он мечтал промчаться верхом на коне на глазах у Марии Григорьевны и Лизы. Теперь его мечта была близка к осуществлению.

Яша, волнуясь и боясь, что ему откажут, в тот же день попросил Костю взять его в ночное. Костя охотно согласился.

— Мы пасем лошадей до полуночи, — признался Костя. — Старый Лявон спит только до первых петухов, а потом просыпается и спать не может. Но спит крепко и боится, как бы лошади не попали в потраву. А за то, что мы пасем, он дает нам сколько хочешь ездить верхом…

Это было чудесно. О большем Яша не мог и мечтать. В тот же вечер он скакал на коне. Он летел вслед за белоголовым Костей и видел, что Мария Григорьевна стояла возле своей калитки. Она, кажется, тоже заметила Яшу. Только Лизы в это время на улице не было. Но Яша все равно был рад. Он теперь уже знал, что и Лиза увидит его на коне. Ведь лошадей гоняют в ночное каждый вечер.

Чудесная летняя ночь висела над землей. Справа была деревня, слева — широкий росистый луг, а вверху — небо, усеянное мириадами звезд. На лугу мальчишки разложили костер и уселись вокруг него в кружок. Старый Лявон примостился поодаль, накрылся с головой кожухом и сразу захрапел. Жадные языки огня лизали сухой хворост, он весело потрескивал, и пламя взлетало высоко вверх. От этого темень еще более сгущалась, за десять шагов от костра трудно было что-нибудь разглядеть. Где-то в деревне, около клуба, комсомольцы пели частушки про кудлатого попа и кулака, скрипела гармошка, а здесь, на лугу, только горел огонь да изредка позванивали колокольчиками лошади.

Костя рассказывал про Африку. Он говорил так красочно и убедительно, будто сам путешествовал по Африке. Яша слушал и, сдается, видел собственными глазами густые тропические леса, перевитые лианами, высокие кокосовые пальмы, на которых висели орехи величиной с голову. По африканским джунглям бродили тигры и львы, в водах голубого Нила плавали прожорливые крокодилы. Но Яша шагал за Костей по Африке и не чувствовал никакого страха. Рядом были мальчишки, белоголовый Костя. Перед ними, дружными и сплоченными, отступало все…

Мир раскрывал перед притихшими мальчиками свои бесконечные дары и чудеса. И было незабываемо хорошо от ощущения богатства жизни, от того, что не все еще открыто и найдено на земле, что можно еще быть и Магелланами и Колумбами. В небе блестели звезды, пылал костер, звенели колокольчиками лошади. И здесь возле костра разгорались и плыли в необозримую даль мальчишеские мечты…

Яша теперь понимал, почему первомайцы слушают Костю. Он не такой сильный, как рыжий Алеша, зато очень умный. Яша удивлялся: как можно столько удержать в голове? Голова у Кости, кажется, была такая же, как и у других, а знал он, может, в сто раз больше…

Затем пекли в золе картошку. Никогда еще Яша не ел такой вкусной картошки. Она сама рассыпалась во рту и была вкуснее всего, что ему приходилось когда-либо пробовать.

Однажды вечером Яша рассказал первомайцам про гору Богородицкую. Слушали его внимательно, а когда он кончил, все смолкли и вопросительно посмотрели на Костю.

— Про церковь, которая затонула, выдумали, — сказал Костя. — А гора Богородицкая возникла после ледника.

Костя рассказывал о ледниках, которые шли с далекого Севера, о пригорках, болотах и озерах, образованных могучими льдами… Яша слушал и не мог наслушаться…

Разговорились и про Пепу. Большинство мальчишек считали его колдуном.

— Мой дядя, который теперь в городе, знает Пепу, — сказал Костя. — Никакой он не колдун. Пепа учился на доктора, а когда город заняли белые, он помогал нашим. За это белые замучили на глазах у него мать и сестру. Его самого два раза прострелили пулями, но он выжил. С того времени Пепа такой.

Костя знал очень много. Может, ему рассказывал обо всем дядя, который работал в городе и летом прислал Косте волейбольный мяч и сетку…

Первомайка притягивала Яшу как магнит. Он уже не мог жить дня без того, чтобы не сбегать к белоголовому Косте, не покрутиться на качелях. Змитрок Колошкан тоже был своим человеком на Первомайке. Его там уважали за правдивость и независимость характера. К первомайцам ходили играть Алесь Бахилка и другие хлопцы. Бахилка, как командир Тарабановского полка, вначале немного побаивался, но его также никто не тронул, и Алесь осмелел. Одного Аркадия Понедельника не любили на Первомайке, и он не показывал туда носа. Рыжий Алеша все болел, и о нем никто не вспоминал. Всем было хорошо и без Алеши.

Но Тарабан напомнил о себе сам. Однажды, когда Яша возвращался с Первомайки домой, он лицом к лицу столкнулся с Тарабаном. Тот сидел на берегу Титовой сажалки и, видимо, специально караулил Яшу.

— Где был? — грозно спросил Алеша.