Тополя нашей юности

Рашель больше не кричала. Она схватила ящичек, где уже были припаяны три готовые катушки, и ушла. Пека стоял испуганный и молчаливый.

— Ты больше этой дрянью заниматься не будешь, — уже на пороге крикнула Пеке сестра. — Ты себе сегодня заработал.

Я не понимал, почему Пека так боится Рашели. Он из кожи лез, чтобы угодить ей, ходил при ней покорный и молчаливый, хотя по характеру был веселый и живой мальчик. Мои младшие братья Василь, Филипп и Кузя, с которыми я обращался не очень-то деликатно, меня нисколько не боялись. Они дразнили меня, дурачились, как с равным, таскали мои вещи, а когда им от меня попадало, изредка жаловались матери. Никакой власти я над ними не имел. Пека же дрожал перед сестрой как осиновый лист.

Приемника мы так и не сделали. Пека после этого случая несколько дней угождал сестре изо всех сил. Но когда он заикнулся о приемнике, она решительно заявила:

— Ты перешел только в пятый класс. С радиотехникой вы познакомитесь в седьмом классе, когда по физике будете проходить электричество. Теперь тебе это не нужно.

Рашель была учительницей. Она хотя и не работала в школе, но очень гордилась своей профессией и учила мою мать, как нужно воспитывать детей. Пеку она заставляла соблюдать строгий режим. Он вставал и ложился спать в определенные часы, не имел права съесть яблоко, не ошпарив его кипятком, не мог читать книг, которые Рашель не разрешала. Сама она не придерживалась никакого режима.

Муж Рашели, Семен Борисович, дома бывал редко. Он работал в нескольких заготовительных организациях и всю неделю ездил по району. Семен Борисович заготавливал шкуры, грибы, рога и копыта, шерсть, мед, лекарственные травы и даже еловые шишки. В субботу, в полдень, он приезжал, мылся, брился и садился пересчитывать деньги. Денег у него всегда было много — полная кожаная сумка.

Хотя Рашель и была учительницей, но мне она не нравилась. Если бы не Пека, я вообще избегал бы всяких встреч с ней, но мы дружили с Пекой, и я часто без него не мог обойтись. Мы уже играли с ним в шахматы, и на это каждый раз нужно было просить разрешения у долговязой Рашели.

— Будешь играть один час, — сонным голосом разрешала она. — В твоем возрасте не нужно загружать голову.

Пека меня почти всегда обыгрывал, и я никак не мог сквитать с ним счет. В ту самую минуту, когда я, казалось, был на пути к верной победе, появлялась Рашель и поднимала Пеку от шахматной доски. Она всегда приходила тогда, когда меньше всего была нужна, и заставляла делать то, чего никто не хотел. Я просто возненавидел ее писклявый голос, ее нескладную длинную фигуру. Пека молчал и терпел. Он ни разу не огрызнулся, не спорил с сестрой. Я даже немного недолюбливал за это своего товарища. Монах он какой-то, что ли?

Наконец каникулы окончились. В первый день занятий я надел все новое — рубашку, брюки, ботинки. Я чувствовал себя именинником и с нетерпением ходил по двору, ожидая Пеку, чтобы идти вместе в школу. Настроение у меня было самое приподнятое. Новые брюки были со складкой и не оттопыривались пузырями на коленях, белая рубашка приятно шуршала при каждом движении. Мне казалось, что на мои обновы посматривает каждый, кто проходит мимо нашей хаты. Но вот на пороге появился Пека, и моя радость сразу улетучилась. Он был одет куда лучше, чем я. На нем был настоящий суконный костюм, блестящие с узкими носиками туфли и красивая с отложным воротником шелковая рубашка. Все-таки длинная Рашель не пожалела денег для Пеки.

2

Мы начали учиться в пятом классе. Пека с первых же дней прославился, как самый способный ученик. На второй или третий день занятий мы писали русский диктант. Учитель Григорий Константинович, должно быть, специально для того, чтобы проверить нас, подобрал самый трудный текст. Я и еще одна ученица-второгодница написали диктант на «удовлетворительно», а Пека на «хорошо». Он сделал только две ошибки. Всем остальным ученикам поставили плохие оценки. Мы втроем были героями дня, и самым главным героем был, конечно, Пека. Григорий Константинович хвалил его перед всем классом. Я немного завидовал ему, так как в четвертом классе по русскому языку самым сильным был я.

Нам с Пекой нравилось учиться в пятом классе. Его нельзя было сравнить ни с третьим, ни с четвертым. Тут было и интересней и веселей. Учителя подобрались у нас хорошие и называли нас, пятиклассников, на «вы». Вначале это казалось мне странным, но постепенно я привык к такому обращению.

В те далекие годы я смотрел на учителей как на какие-то высшие существа. Я не допускал даже мысли, что они могут, как самые обыкновенные люди, ошибаться или делать что-нибудь плохое. Я твердо верил, что они живут какой-то особой, идеальной жизнью.

В своем домашнем быту учителя представлялись мне такими же строгими и умными, как на уроках. Раз они учат нас трудолюбию, правдивости, честности, то и сами должны быть такими.

Поведение Рашели, которая хвалилась, что целых два года работала в школе, противоречило моим представлениям об учителе. И я не хотел считать ее учительницей. Но она все же была его, в этом мне пришлось убедиться. Она знала наизусть множество стихотворений, прочитала очень много книг. Иногда Рашель проверяла Пекины тетради, и я увидел, что она не пропускала ни одной самой маленькой ошибки. Она очень хорошо знала все грамматические правила и, не заглядывая в словарь, говорила, как нужно писать то или иное слово. Я не помню, чтобы Рашель хоть раз ошиблась.

Мы с Пекой учились примерно одинаково. Он по-прежнему писал русские диктанты лучше, чем я, но в знании других предметов я ему не уступал. Уроки мы готовили вместе, на нашей половине хаты, и задачи, которые задавали нам на дом, мы делили пополам и решали каждый свою часть, а потом друг у друга переписывали решение. Так же мы поступали и с немецким переводом. Еще лучше шло дело с устными предметами. Один из нас читал, а другой слушал. Затем мы закрывали книгу и, помогая друг другу, вспоминали и пересказывали прочитанное.

Благодаря этой придуманной нами системе на подготовку уроков мы тратили не более двух часов. Все остальное время отдавали книгам. Хозяйственные хлопоты с Пеки были сняты, так как теперь Рашели помогала моя мать. Под видом подготовки уроков мы длинными осенними вечерами глотали книгу за книгой. Мы читали все, что попадало под руку. Рашель об этом, конечно, не догадывалась. Она никогда не позволила бы Пеке читать книги, которые не имели никакого отношения к школьной программе.

Пека мне очень нравился, но я не понимал его отношений с Рашелью. Он жил какой-то двойной жизнью. Дома, вблизи сестры, он такой был тихий и покорный, не повышал голоса и не смеялся. На улице или в школе менялся на глазах. В нашем пятом классе Пека был, пожалуй, самый шаловливый мальчик, он боролся с одноклассниками, бегал по партам, давал каждому прозвище. Однажды он даже разбил до крови нос ученику четвертого класса за то, что тот назвал его конопатым. У Пеки действительно все лицо было в веснушках. Обижаться за прозвище ему не следовало бы, потому что сам он давал прозвища другим. Мы еле уговорили пострадавшего мальчика не жаловаться директору, так как Пеке грозила большая неприятность.

Эта несдержанность друга не нравилась мне. Я его так и не мог понять. Если он действительно такой горячий и смелый, почему же боится своей Рашели? Почему он дома один, а в школе другой?