А в школе в тот день только и разговоров про зеленых и красных Ляпицевых волков.
Во всех Батьковичах нельзя было найти хаты, где бы Иван Ляпица не сделал печи или голландки. Его печи и голландки не дымили и не чадили. Бывало, идет Ляпица морозным днем и кричит:
— Войско мое, стройся!
И из всех труб поднимаются в небо ровные столбы дыма.
Был у Ляпицы кум и наилучший друг Кузьма, тоже каменщик. Его, может, считали бы немым, если бы он, выпив, не говорил постоянно одни и те же слова: «Все, брат, от земли — и хлеб и глина. А если будет хлеб и глина — все можно сделать, брат…»
Любил Иван Ляпица с молчаливым Кузьмой, после того как они слепят новую печь, зайти в зеленый домик и опрокинуть чарочку.
— Еще одна печь слеплена, — говорил при этом Ляпица. — Пускай греются люди, пускай варят себе пищу, пусть живут на свете.
А молчаливый Кузьма, опорожнив бокальчика три, через полчаса подтверждал: «Все, брат, от земли — и хлеб и глина…»
Когда мы подросли, Ляпица уже не занимал большого места в наших мыслях. И мы почти забыли о нем, когда началась война и в родные Батьковичи пришли немцы.
В то время мы строили планы беспощадной борьбы с германским фашизмом. Если бы Гитлер как-нибудь пронюхал об этих планах, он не раз покаялся бы, что развязал войну.
Нам нужен был только руководитель, человек с боевым опытом, который повел бы нас на святую борьбу. Такого человека мы видели в Федосе Редьке. Он выдавал нам когда-то в районном ОСОАВИАХИМе значки юных ворошиловцев, и мы справедливо считали, что именно он должен возглавить нашу боевую группу.
Но Редька играл с нами в прятки. Он отпустил себе бороду и все время толковал, что слаб здоровьем и ему надо сперва подлечиться. А когда мы намекнули, что когда-то в ОСОАВИАХИМе была самая настоящая боевая винтовка и что мы хотим ее теперь получить, Редька замахал на нас руками и побелел как полотно.
Пока шла эта торговля с Редькой, в Батьковичах произошла история, после которой мы совсем забыли дорогу к бывшему руководителю районного ОСОАВИАХИМа.
Стояла первая военная холодная зима. Батьковичи, казалось, застыли в каком-то немом ожидании. Вечерами по скрипучему тротуару стучал коваными сапогами немецкий патруль.
Неизвестно, что думал в те дни немец — комендант в Батьковичах. Может, он радовался, что приобрел себе новую вотчину? Однажды комендант привез откуда-то бочку спирта и повесил объявление, что за каждый сданный населением килограмм меди и свинца можно получить бутылку горилки. Может, не только о пулях и патронах из батьковичской меди думал фашист. Может, думал он и о человеческих душах, которые можно купить за горилку.
Медь и свинец сдали даже не все полицейские. Но среди тех, кто получал бутылки с водкой, был и Ляпица. Он таскал из лесу медные гильзы и еще целые артиллерийские снаряды. Ляпица приходил к коменданту каждый день. На улице его ждал кум Кузьма, и они вместе шли пить немецкую водку.
Мы посматривали на Ляпицу с ненавистью, считали его, так же как фашистов и полицейских, врагом номер один. Его первого ждала наша расплата.
Через неделю после этого объявления ночью загорелась немецкая комендатура. Где-то внутри ухали Ляпицевы снаряды. Яркие отблески пожара плясали в каждом окне. На следующий день утром вели босыми по снегу поджигателей — Ляпицу и кума его Кузьму. Кузьма молчал, а Ляпица кланялся людям.
Так Иван Ляпица помог нам и научил нас. После этого на батьковичских заборах полицейские почти каждый день срывали наши листовки.
Летом под немецкой дрезиной на железной дороге взорвалась мина. Таких мин, должно быть, не делали и не делают нигде на свете. Под рельсы мы закопали штанину от старых Тишкиных брюк, набитую аммоналом. В качестве запала была использована бутылочка с серной кислотой, которую пришлось стащить из ненужной в то время школьной лаборатории. Из учебника химии мы узнали — если кислота попадет на смесь бертолетовой соли с сахаром, произойдет взрыв.
ebooksa