Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

Сияют над родными Батьковичами августовские звезды, стоят возле зеленого домика, словно почетный караул, серебристые тополя. Кто-то в скверике играет на мандолине, и сдается, что здесь, возле самого порога, величаво и спокойно плещутся амурские волны…

1956

ТРОЕ ИЗ ЗЕЛЕНОЙ БУДКИ

Перевод Е. Мозолькова

Если бы у Саши Петика спросили, почему он стал парикмахером, он, вероятно, не ответил бы. Ну стал, и все. Нужно же кому-нибудь брить и стричь, если у людей растут бороды и усы. Без парикмахеров еще неизвестно были бы красавцы и красавицы.

Одним словом, Петик не очень ломал голову над тем, почему он в двадцать лет взялся за ножницы и бритву. И все было бы хорошо, если бы не Вика, которая каждое утро продавала в зеленом киоске газеты. Мало сказать, что Вика не высоко ставила Петикову должность, она просто насмехалась над ним. Ей, должно быть, нравились летчики, лейтенанты — разные герои. А что героического мог совершить Петик со своими ножницами и бритвой?

Конечно, Петик мог и не встречаться с Викой, не слушать ее насмешек, но что поделаешь с собой, если у Вики большие синие глаза, если она умеет так звонко смеяться, а ее белые, как пух, волосы так легко развеваются от каждого дуновения ветерка. Петик, может, и расстался бы со своей профессией, но его неожиданно назначили заведующим парикмахерской. Теперь бегство с работы могли расценить как самое настоящее дезертирство; на это Саша Петик пойти не мог.

И он стал заводить новые порядки в парикмахерской. Но все-таки нужно было что-то делать с Викой. После того как она узнала, что Петик стал заведующим парикмахерской, насмешки не только не уменьшились, а стали еще более колкими и обидными. Нужно было что-то делать.

Петик нашел выход. Он решил открыть новый завивочный цех, женское отделение парикмахерской. В глубине души Петик таил надежду, что когда-нибудь к нему придет сама Вика, и он своими руками украсит ее светлые пушистые волосы чудесными завитками. Тогда она наконец убедится, чего стоят его ловкие руки.

Для изучения завивочного дела Петик специально поехал в областной город. Там он пробыл целые две недели. Он привез из города нужный инструмент и собственноручно установил электрооборудование. В рабочем поселке появились объявления, что со следующей недели парикмахерская будет делать завивку.

Была весна, шептались молодой листвой майские тополя, и в душе Петика расцветали новые надежды. Он думал, что через какую-нибудь неделю все девушки в его поселке станут еще красивее, а самой красивой будет, конечно, Вика.

Одним майским вечером, когда приятное тепло так ласково нежит каждое живое существо, Петик шел на свидание с Викой, шел, да не дошел.

Он вдруг увидел, что на улице стало светлым-светло, а люди бросились бежать прямо к станции, где находилась парикмахерская. Пожар! Страшная догадка всколыхнула сердце Петика. Он не ошибся — горела его парикмахерская.

Пожар потушили, а через неделю в народном суде рассматривали дело Александра Петика. За то, что он неправильно установил электрооборудование, его, возможно, и не осудили бы. Но раз от этого произошел пожар, решили проверить всю его деятельность. И вот тут-то выявилась недостача четырех литров одеколона «Сирень». Здесь уж уголовный кодекс никак не хотел считаться с тем, что Петик по душевной доброте освежал лица клиентов свыше всяких норм, установленных прейскурантом.

В соответствии с суровыми довоенными законами Петику дали три месяца принудительно-исправительных работ. На другой день милиционер повел его на станцию и отправил на строительство какого-то шоссе под Киевом. Но шоссе Петику строить не пришлось. Началась война, и стало не до шоссе.

Небольшой поселок, в парикмахерской которого так и не был открыт завивочный цех, жил тревожной жизнью. Фашистская оккупация… Про Петика забыли. А если кто и вспоминал его, так это Вика. Все же он ее любил.

И вдруг весной на третьем году войны в поселке появился Петик. Был он в узеньких плисовых брючках, в каком-то старомодном пиджачке, из верхнего кармана которого свисал серебряный брелок часов. Все это без всяких слов говорило, что Петик, несмотря на невзгоды войны, добился определенных жизненных успехов. Да и сам Петик не скрывал этого. При первой же встрече с Викой он сказал, что работал в парикмахерской в самом Киеве. Там он брил и стриг разных немецких генералов и теперь обладает достаточным капиталом, чтобы открыть собственную парикмахерскую и даже нанять мастеров. Вика сощурила глаза и, несмотря на то, что они не виделись два года, заявила, что спешит домой, и ушла, не протянув на прощанье руки. Но такое пренебрежение, кажется, не задело Петика. Наоборот, на его лице светилась радость, и можно было подумать, что гордая Вика наговорила ему множество самых нежных слов.

В тот же день Петик пошел на станцию, в немецкую комендатуру. Ожидая приема, молодой коммерсант держал в потной руке справку с самой настоящей тюремной печатью. И когда парня пустили к коменданту, он рассказал ему о своем тюремном заключении при большевиках. Толстый немец с хорошо выбритым лицом разглядывал справку Петика.

— Из тюрьмы? — спросил он. — Пойдешь в полицию. Петик побледнел и не знал, что ответить.

— Я мастер, парикмахерскую хочу открыть, — промолвил он наконец.