Тополя нашей юности

Комендант с любопытством посмотрел на Петиковы узенькие брючки, на серебряный брелок.

— А при чем тут тюрьма? — ткнул он пальцем в справку.

— Я парикмахерскую сжег! — видя, что дело идет на лад, в каком-то вдохновении выпалил Петик.

— А зачем сжигать парикмахерскую? — На лице немца отразилось самое настоящее удивление.

— Я украл одеколон! — лил на себя помои Петик.

После этих слов лицо коменданта просветлело. Он наконец понял Петика.

— Теперь ты не будешь воровать одеколон и поджигать парикмахерскую, — похлопал Петика по плечу комендант. — Одеколон будет свой собственный, а своего не сжигают и не крадут.

Через два дня после этого разговора на зеленой будке, где когда-то Вика продавала газеты, появилась вывеска с надписью: «Парикмахерская». Вверху надпись была сделана по-немецки большими буквами, а внизу еле заметно на том языке, которым пользовался сам Петик. Надпись коменданту, видно, понравилась, он опять похлопал молодого коммерсанта по плечу, угостив при этом сигаретой.

С утра в дверях новой парикмахерской, надев белоснежный халат, стоял Петик. Бороды и волосы за два года его отсутствия здорово отросли, так что работы хватало. Немцы и полицейские обслуживались вне очереди. Этого правила молодой хозяин парикмахерской держался неуклонно, за что, если говорить по правде, его не очень уважали другие клиенты. Но все это, должно быть, не очень волновало Петика. Мастеров, которых молодой коммерсант собирался нанять, пока что не было. А если бы и нанял их Петик, то еще неизвестно, где бы они разместились. Крохотная будка, с одним стулом, столиком и изрядно потрескавшимся зеркалом, мало походила на тот салон, которым похвалялся Петик.

И все же у молодого хозяина появились подчиненные. Станционная уборщица Мальвина за двадцать марок в месяц согласилась стирать салфетки, халат и мыть пол. Безработный телеграфист Сила Прохорович, которому лет двадцать назад поездом отрезало ногу, взялся за такую же плату греть и подавать воду. Одним словом, Петик имел все основания быть довольным. На стене его парикмахерской висел самый настоящий патент, где черным по белому было написано, что хозяином парикмахерской является именно он, Петик. С теткой Мальвиной и Силой Прохоровичем Петик поддерживал строго официальные отношения. Пусть не забывают, что хозяин здесь он. И только с Викой дела были совсем плохи. Она даже не замечала Петика, когда проходила мимо парикмахерской.

Петик все это видел и почему-то не сердился на Вику. Лицо его светлело, когда девушка проходила по улице, умышленно отворачиваясь от него, а он провожал ее по-прежнему дружеским взглядом. Кто знает, о чем думал в такие минуты Петик, какие планы лелеял в своей душе.

Петик любил смотреть в открытое окно на железную дорогу, по которой мчались на восток немецкие поезда. Они везли орудия, танки, солдат. Иной раз вагоны были наглухо закрыты, и нельзя было догадаться, что там внутри. Но известно, раз поезда мчатся на фронт, то везут они не дрова. Даже здесь, на небольшой станции, в глубоком немецком тылу, чувствовалось, что где-то далеко идет война. Но про войну Петик говорить не любил. А если про нее заговаривали клиенты, в том числе полицейские и немцы, он молчал как рыба. Война его не касалась. Он делал дело и ничего больше на свете знать не хотел.

Шли дни. И почти все они были похожи друг на друга. Утром Петик открывал свою парикмахерскую, тетка Мальвина протирала пол и потрескавшееся зеркало. Сила Прохорович грел воду. Петик стриг и брил, как это было заведено: вне очереди немцев и полицейских, а в порядке живой очереди гражданское население. Он провожал внимательным взглядом каждый поезд, который проходил, не замедляя хода, или останавливался на станции. И в этом не было ничего удивительного. Каждое, даже маленькое, событие должно интересовать человека, который весь день только и видит, что нос своего клиента.

Прошел месяц. Круг клиентов Петика определился. Раз в два дня утром брился сам комендант. Петик брил его особой бритвой, которую доставал с верхней полочки. Одеколонил также из особого флакончика, украшенного золотой этикеткой.

Денег с коменданта не брал. За это всякий раз награждался сигаретой.

Полицейские брились нерегулярно. Они то стояли оравой возле зеленой будки, то их не было видно по целой неделе. Все зависело от каких-то там операций, в которых они участвовали. Но этими операциями Петик не интересовался.

Среди остальных клиентов Сила Прохорович и тетка Мальвина выделили двух постоянных. Одним из них был юный паренек Тишка, ремонтный рабочий на железной дороге. У Тишки на верхней губе рос реденький пушок, но в парикмахерскую он наведывался каждый день. Тетка Мальвина в первое время даже злилась: «Вишь ты, молокосос, нашел время красоту наводить». Но вскоре все выяснилось. Тишка приходил потому, что вел с Петиком разные торговые дела. Он каждый день приносил пачку сигарет, которые выторговывал у немецких солдат.

Другим постоянным клиентом был землеустроитель Трапеза. Теперь он славился в поселке как отменный мастер по вставлению стекол и починке жестяной посуды. Трапеза приходил в парикмахерскую под вечер, после своего дневного обхода. Он опускал на пол деревянный ящик со стеклом и разными принадлежностями своей новой профессии и садился бриться. Брился он каждый день. Тетка Мальвина однажды не вытерпела:

— Богато, видно, живешь, что так фасонишься! До войны с бородой бегал, а теперь молодишься. Люди в окопах, а он себе одикалоны.

— Нам, мелким ремесленникам, теперь самое житье, — без всякой злобы отбивал теткин натиск Трапеза. — Патент в кармане, сам себе хозяин, никакого черта лысого не знаю. Заработал марку — и куда хочешь ее. Хлеба нигде не купишь, горилки не продают, так хоть побриться за собственный капитал.