Этот толстенький явно хотел завязать разговор, но у Петруся пропала охота к нему. Я понимал друга…
Немцы скоро поехали, и мы вернулись на картошку.
— Рабочие, а служат Гитлеру! — возбужденно говорил Петрусь. — Винтовки взяли. В кого же они будут стрелять, в своих братьев-рабочих!..
И вот случилось…
В один из таких осенних дней я утром пришел к Петрусю и по его лицу увидел — произошло что-то необычайное. Друг был возбужден, не находил себе места, глаза его горели.
— Выйдем во двор, — сказал он.
Мы вышли, и Петрусь потащил меня под поветь.
— Ты знаешь, кто приходил?
Я ничего не знал, но по голосу друга, по его нервным, резким движениям почувствовал, что он сообщит что-то важное. Он рассказал мне почти все, скрыв только то, о чем я пока что не должен был знать. Ночью к Петрусю приходил «Иван в кубе», который был теперь в партизанском отряде. Он принес задание. Партизаны хотят знать обо всем, что делается в местечке.
Стоял осенний хмурый день, в ветвях яблонь и груш шастал неспокойный ветер, стремительно неслись по небу тяжелые серые облака. Перед глазами маячили та же самая улица, те же хаты и деревья, но что-то в их облике сразу переменилось. Казалось, хаты смотрят на свет своими окнами с какой-то хитринкой, в шелесте осенних листьев есть нечто таинственное и многозначительное, в каждом шорохе ветра таятся какие-то осторожные, приглушенные шаги.
— Может быть, и Грише скажем? — несмело предложил я. — Он же свой…
— Пока не нужно, — запротестовал Петрусь. — Сказали — присмотреться. А дальше увидим.
На Петруся возлагалось больше, чем на меня. Он командовал, он должен был доставлять сведения Иванюку, встречаться с партизанами. Я у него ничего больше не спрашивал.
Две недели, которые нам с Петрусем пришлось быть партизанскими разведчиками, пролетели в каком-то полусне. Мы несли на себе бремя тайны и избегали встреч даже с Гришей Паяльником. Целые дни мы таскались по местечку, выуживая секреты немцев. Правда, особых секретов выведать не удалось. Мы могли сообщить партизанам только то, о чем знало все местечко. И эти вести были большей частью печальные. Фашисты расстреляли семью лесничего будто бы за связь с партизанами. Убили его самого, жену и двоих детей. Гебитскомиссар грозился поступить так с каждой семьей, которая будет выявлена как партизанская. Фашисты организовали полицию. Туда подался всякий сброд, и с вечера полицаи ходят по местечку, патрулируют…
Недостаток чисто военных сведений мы компенсировали подробным описанием разных мерзостей, творимых фашистами и их прислужниками. В своих сводках мы не жалели едких слов, чтобы заклеймить врага.
Два раза Петрусь ходил на связь с «Иваном в кубе». С последней встречи вернулся хмурый и мрачный. Вести были нерадостные. Партизанский отряд собирался перебраться на зиму в другой район. О причине Иванюк не сказал Петрусю ничего. Но мы догадались сами. По местечку уже ходили упорные слухи о том, что в лесу недавно был с немцами тяжелый бой, который для партизан окончился не очень удачно. Фашисты убили много наших.
Именно после этих известий все закружилось, как в шальном танце. Петрусь ходил сам не свой. Им овладело унылое, мрачное настроение. Он нервничал, злился без причины, с ним невозможно было разговаривать. В тот памятный вечер, выйдя от меня, он попал на улице в руки полицейского патруля…
Если бы Петрусь лучше владел собой, возможно, все и обошлось бы. Но он завел с полицаями спор, сказал им несколько не очень приятных слов, и его задержали.
На другой день Петруся били. Били шомполами. Об этом знало все местечко — на телеграфных столбах полицаи расклеили приказ, в котором хвалились своей экзекуцией.
Спустя два дня вечером Петрусь заявил мне и Грише, что идет к партизанам. Мать Петруся видела его неудержимую решимость и не стала возражать.
ebooksa