В конце 1943 г. — начале 1944 г. в истории Ленинградской епархии произошло еще одно важнейшее событие — присоединение к Московскому Патриархату обновленческих храмов города. В феврале 1944 г. на заседании Священного Синода митрополит Алексий выступил с докладом о принятии им в церковное общение всех трех обновленческих храмов Ленинграда и пригородов[279].
Более сложные процессы происходили в когда-то наиболее сильном оппозиционном правительству и Патриархии иосифлянском движении. Пытавшиеся сначала удержаться на легальном положении, в 1930-е гг. почти все уцелевшие в ходе репрессий иосифляне ушли в подполье и стали сближаться с катакомбниками. Территория Ленинградской области покрылась целой сетью тайных иосифлянских, или, по-другому, истинно-православных общин. Существовали они и в Ленинграде, естественно, оказавшись в кольце блокады. Именно против них городские органы НКВД наносили основные удары. В справке начальника областного управления Наркомата внутренних дел говорилось о ликвидации за время войны к 1 октября 1942 г. в городе 625 контрреволюционных групп и формирований, в том числе семь церковно-сектантских. Тайных иосифлян власти также называли «сектантами», так что, скорее всего, речь идет в основном о них. Из этих семи пока известна лишь одна организация, «раскрытая» в июне 1942 г. — иосифлянская община архимандрита Клавдия (Савинского), существовавшая с 1937 г. в северном пригороде Ленинграда — Коломягах. Община имела свою подпольную церковь и после трагической зимы 1941/1942 гг. насчитывала 18 человек, они были арестованы, и некоторых, в том числе архимандрита Клавдия, вскоре расстреляли[280].
Через несколько месяцев городским органам НКВД удалось раскрыть еще одну группу иосифлян. 19 января 1943 г. оказался арестован ее руководитель протоиерей Михаил Рождественский — брат известного «новомученика», канонизированного Зарубежной Русской Православной Церковью Измаила Рождественского. 13 марта окружной военный трибунал войск НКВД приговорил отца Михаила к 10 годам лишения свободы с содержанием в лагере[281]. Но властям не удалось полностью уничтожить тайные общины истинно-православных в Ленинграде.
Кроме того, в городе действовала и официально разрешенная иосифлянская Троицкая церковь в Лесном. Ее приход выстоял даже в страшные 1937–38 гг. В июле 1941 настоятеля храма иеромонаха Павла выслали из Ленинграда в Поволжье, но он успел вернуться, прежде чем сомкнулось кольцо блокады. В начальный период Великой Отечественной войны, традиционно отстраняясь от участия в общественной жизни, эта община держала себя более отчужденно по отношению к военным властям Ленинграда, чем другие православные. Первый взнос в 15 тысяч рублей обществу Красного Креста она сделала 2 ноября 1941 г. Однако в дальнейшем и иосифляне включились в патриотическую деятельность, и к сентябрю 1943 г. их пожертвования достигли 137 тысяч рублей[282].
Патриотический подъем и сплочение верующих различных течений Православия в критической обстановке блокадного Ленинграда коренным образом изменили ситуацию. 24 ноября 1943 г. прихожане Троицкой церкви обратились к митрополиту Алексию с просьбой принять их под свое архипастырское покровительство: «Отделившись от Русской Православной Церкви, руководимой Его Святейшеством Патриархом Московским и всея Руси Сергием, мы, последователи митрополита Иосифа, совершили великий грех пред Русской Церковью, нарушив ее единство, и одновременно не меньший грех совершили мы и перед Советской властью и Родиной, стремясь поставить себя в какое-то изолированное положение вне государства… Прошедшие годы, и особо годы Великой Отечественной войны, показали ненужность, несостоятельность существования иосифлян, мы оказались „заблудшей овцой“, оторванной от своего стада. Когда все паствы и пастыри других храмов творили горячие молитвы к Господу нашему над ненавистниками всего рода человеческого — фашистскими грабителями… и делали посильные денежные вклады в фонд Красного Креста и на нужды обороны Родины нашей, — мы, иосифляне, были в стороне, и горько теперь сознавать нам это…». В тот же день митрополит Алексий наложил резолюцию о принятии общины Свято-Троицкого храма в каноническое общение с Патриаршей Церковью. Причем последний иосифлянский священнослужитель церкви иеромонах Павел был лишен монашества и сана[283].
Следует отметить, что для большинства иосифлян было характерно эсхатологическое восприятие всего происходившего. По свидетельству переживших то страшное время верующих, сама блокада многими православными людьми (далеко не только иосифлянами) воспринималась как заслуженное и неизбежное наказание городу за то, что он стал центром революции и того движения, которое обусловило гонения на Церковь. Всплеск религиозности, помимо прочего был вызван и таким эсхатологическое мировосприятием. Это ощущение подвигало многих верующих на активную, зачастую самоотверженную деятельность, прежде всего, в области помощи ближним.
15 мая 1944 г. скончался Святейший Патриарх Сергий, и, согласно его завещанию, в должность Патриаршего Местоблюстителя вступил митрополит Алексий. Вместо него епархию возглавил архиепископ Псковский Григорий (Чуков), в сентябре 1945 г. официально назначенный митрополитом Ленинградским. Религиозный подъем в епархии на заключительном этапе войны наглядно подтверждают статистические данные по Ленинграду. Например, если в Никольском соборе в первой половине 1944 г. было совершено около 86 тысяч требоотправлений и церковных обрядов, то в первом полугодии 1945 г. — 110 тысяч. Количество отпеваний покойников составляло в I квартале 1944 г. 42,8 % всех захоронений на кладбищах Ленинграда, во II квартале — 48,2 %. В результате значительно выросли доходы городских священнослужителей — в 1945 г. в среднем, по разным оценкам, на 130–180 % и превысили аналогичные показатели в Москве более, чем в 3 раза, выйдя на третье место среди всех крупных городов СССР[284].
Религиозный подъем проявился и в том, что с освобождением Ленинграда от блокады патриотическое движение верующих в епархии еще более усилилось. Только за три первых послеблокадных месяца было собрано 1 млн. 191 тысяч рублей. Ленинградцы горячо поддержали своего духовного вдохновителя митрополита Алексия, 25 октября 1944 г. опубликовавшего послание об открытии всецерковного сбора в фонд помощи детям и семьям бойцов Красной армии. Общая сумма патриотических взносов духовенства и верующих Ленинградской епархии за июль 1941 — июнь 1945 гг. составила 17 423, 1 тысяч рублей, в том числе 16 274, 5 тысяч собрали жители «северной столицы»[285].
2 февраля 1945 г. на Поместном Соборе митрополит Алексий был избран Патриархом Московским и всея Руси. Вскоре после интронизации он приехал в Ленинград. Свое слово за богослужением в Никольском соборе 1 апреля владыка посвятил блокаде: «Вспоминается мне, как под грохот орудий, под страхом смерти вы спешили придти в этот святой храм, чтобы излить перед Господом свои скорбные чувства… Вспоминаю я, как мы совершали богослужения под грохот разрывов, при звоне падающих стекол, и не знали, что с нами будет через несколько минут… И хочется мне сказать: Град возлюбленный! Много горького пришлось пережить тебе, но теперь ты, как Лазарь, восстаешь из гроба и залечиваешь свои раны, а скоро и предстанешь в прежней красоте… Я призываю благословение Божие на град сей, на братий сопастырей моих, о которых сохраняю самые теплые воспоминания. Они разделяли со мной все труды, испытывали много скорбей, еще больше, чем я, и теперь несут тяжелый подвиг… И будем молиться, чтобы Господь простер благословение свое над Русской Церковью и над дорогой Родиной нашей»[286].
Таким образом, обращение к Церкви в блокадном Ленинграде носило массовый характер, более значительный, чем в большинстве других районов страны. В сознании людей происходили глубокие сдвиги. На борьбу их подвигала не только тревога за судьбу Матери-Родины, но и осознание того, что угроза нависла над их православным Отечеством. Кроме того, в религиозном сознании как бы воочию переживался апокалипсис. То, что голодные, обессилевшие люди все же заполняли храмы, говорит о том, что православная вера и в тот трагический период являлась жизненно необходимой частью народной жизни, была тем источником, откуда черпали силы многие защитники и жители блокадного города. Религиозный фактор сыграл существенную роль в обороне города.
Действовавшие весь период блокады храмы активно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев. Это не могли не учитывать городские власти, их церковная политика начала меняться еще до кардинального изменения общегосударственного курса. В то же время, «потепление политического климата» затронуло не все религиозные движения. Органы госбезопасности продолжали выявлять и подвергать репрессиям оппозиционные советской действительности церковные группы и организации. Да и общее изменение религиозной политики носило во многом показной, временный характер. И все же Православная Церковь начала бурно возрождаться в годину тяжелых испытаний для русского народа. Она была вместе с ним, в том числе в нечеловеческих условиях блокадного Ленинграда, заслуженно укрепив свой авторитет и расширив влияние.
3. Религиозная политика советского государства в годы войны
Начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная война коренным образом изменила привычный уклад жизни в СССР. Не могло не измениться и положение Церкви, отношение к ней советского государства. Уже первые слова обращения И. В. Сталина к народу 3 июля 1941 г.: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры!» были подсказаны не марксистско-ленинской идеологией, а, скорее, церковной проповедью. По свидетельству советского религиоведа Э. И. Лисавцева, первые контакты председателя Совнаркома с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием состоялись в июле 1941 г.[287] Реальная действительность заставляла Сталина, руководство ВКП(б) начать пересмотр своей религиозной политики, перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом России.
Впрочем, первоначально изменения были небольшие. Архиереям Русской Православной Церкви не препятствовали распространять свои патриотические воззвания, хотя это и являлось нарушением закона. Полностью прекратилась антирелигиозная пропаганда, была свернута деятельность «Союза воинствующих безбожников», правда, формально он не был распущен. И. В. Сталин через секретаря А. Н. Поскребышева порекомендовал «главному безбожнику» Е. Ярославскому публично отметить новую патриотическую позицию Церкви. Тот не посмел ослушаться и, после долгих сомнений, 2 сентября подготовил статью «Почему религиозные люди против Гитлера» для печати, подписав ее экзотическим трудноузнаваемым псевдонимом Каций Адамиани. В статье, первоначально предназначенной только для зарубежного читателя, высоко оценивалась патриотическая деятельность Московской Патриархии, а также некоторых других религиозных объединений СССР[288].
В 1942 г. вышла другая статья Е. Ярославского о православном христианском писателе Ф. М. Достоевском. Предметом исследования была приписываемая Достоевскому ненависть к немцам[289]. Метаморфоза одного из главных гонителей Церкви 1920-х — 1930-х гг. была особенно показательна. К октябрю 1941 г. оказались закрыты практически все антирелигиозные периодические издания. Флагман же советского атеизма, журнал «Под знаменем марксизма», начал печатать статьи о выдающихся русских исторических деятелях, великом русском народе, героизме советских солдат и т. п., а в 1944 г. и совсем прекратил свое существование.
В первой половине 1941 г. еще нередко проводились аресты священнослужителей. Однако с начала 1942 г. аресты клириков Московского Патриархата почти прекратились. Более того, из лагерей освободили десятки священно-служителей, в том числе к сентябрю 1943 г. несколько архиеерев. Постепенно начали возрождаться епископские кафедры. Появились первые, пока еще редчайшие случаи восстановления закрытых храмов. Так, последняя действующая — Свято-Троицкая — церковь г. Горького перестала функционировать 10 декабря 1940 г. и была вновь открыта 10 августа 1941 г.[290] Религиозные центры СССР признали де-факто, им снова разрешили устанавливать связи с заграничными церковными организациями.
Осень 1941 г. была очень тяжелым временем для страны. Фронт приблизился к Москве. 12 октября серьезно заболевший митрополит Сергий написал завещание, в котором на случай своей смерти передавал полномочия Местоблюстителя Ленинградскому митрополиту Алексию (Симанскому), вторым кандидатом был указан архиепископ Сергий (Гришин), а третьим — митрополит Николай (Ярушевич). За несколько дней до этого, 7 октября, по указанию центральных властей Московский горисполком принял решение об эвакуации из столицы руководителей основных религиозных организаций СССР. Эту, по существу, принудительную эвакуацию провели 14 октября, несмотря на то, что у митрополита Сергия была высокая температура. Историк В. И. Алексеев высказал вполне обоснованную точку зрения, что церковное руководство отправили в тыл с целью не допустить возможности захвата его германскими войсками в случае падения Москвы и использования нацистами в пропагандистских целях[291].
Первоначально планировалась эвакуация в Оренбург, но затем по просьбе владыки Сергия этот город заменили на более близкий к Москве Ульяновск. Здесь с 19 октября 1941 г. до конца лета 1943 г. (22 месяца) и проживал Патриарший Местоблюститель вместе с сотрудниками своей канцелярии. Патриархии был отведен двухэтажный дом по улице Водников, 15, на первом этаже которого устроили храм, а на втором — покои митрополита. Сюда поступала корреспонденция из епархий, правительственных органов и из-за рубежа, с докладами и за новыми назначениями приезжали священнослужители. В этом доме совершались архиерейские хиротонии, проводились совещания, разрабатывались планы развития церковной деятельности, как на советской, так и на временно оккупированной немцами территории.
Сначала был эвакуирован из Москвы и митрополит Николай (Ярушевич), но уже в ноябре 1941 г. ему разрешили вернуться в столицу. Экзарх Украины стал заместителем митрополита Сергия. Он сразу же начал активно сотрудничать с властями в организации пропаганды за границей и вскоре был включен в качестве представителя Московской Патриархии в различные государственные и международные организации (Всеславянский комитет).
В феврале 1942 г. было разрешено в пропагандистских целях возобновить издательскую деятельность Русской Православной Церкви. 10 марта Л. Берия написал И. Сталину о том, что немцы пытаются использовать Церковь на оккупированной территории в своих целях, и НКВД считает целесообразным силами Московской Патриархии подготовить книгу, разоблачающую действия фашистов. Вскоре Политбюро приняло секретное решение о подготовке и публикации этого издания. Предисловие к книге «Правда о религии в России» (а не в СССР!) написал Патриарший Местоблюститель. Подготовлена она была в чрезвычайно короткие сроки и уже летом 1942 г. вышла из печати. Книга была издана тиражом 50 тыс. экземпляров, одновременно на нескольких языках и распространялась, согласно свидетельству Совета по делам Русской Православной Церкви, в США, Великобритании, Швеции, на Ближнем Востоке и за линией фронта[292].