Открывшиеся храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения. Всего за три года оккупации в условиях голода, разрухи, отсутствия материальных возможностей было восстановлено более 40 % от дореволюционного количества церквей. Существуют разные цифры открытых на оккупированной территории СССР православных храмов. Современные историки, как правило, говорят о 7547, ссылаясь на отчет Совета по делам Русской Православной Церкви о состоянии Церкви на 1 января 1948 г. Но к тому времени было уже закрыто, в связи с нехваткой духовенства, изъятием у религиозных общин занятых ими общественных зданий, не менее 850 храмов в РСФСР, 600 на Украине, 300 в Белоруссии и 100 в Восточной Молдавии (Приднестровье). Так, в другом отчете Совета указывалось, что на 1 января 1947 г. в РСФСР осталось действующими только 1300 церквей, открытых в период оккупации (из примерно 2150)[517]. Таким образом, общее количество равнялось, как минимум, 9400. Эта цифра примерно соответствует встречавшемуся в советской литературе упоминанию о 10 тыс. храмов[518]. Кроме того, было воссоздано около 60 монастырей — 45 на Украине, 6 в Белоруссии и 8–9 в РСФСР.
Последствия «религиозного возрождения» на оккупированной территории СССР были довольно велики. Эмигрантские историки В. Алексеев и Ф. Ставру склонны даже, несколько преувеличивая, придавать ему определяющее значение: «Германский фашизм был не менее враждебен христианству и особенно Русской Православной Церкви, чем советский коммунизм. Тем не менее, их столкновение, приведшее к оккупации германской армией значительной части территории СССР, приблизительно с одной третью населения страны, создало особые условия, сыгравшие решающую роль в судьбе Русской Православной Церкви… В целом по размаху и интенсивности это религиозное возрождение может быть названо вторым крещением Руси»[519]. В любом случае несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в годы войны. Религиозный подъем показал, что преследования и гонения 1920–1930-х гг. не смогли уничтожить веры людей и основ приходской жизни. Без сомнения, при отсутствии государственного давления подобное возрождение произошло бы и на остальной территории России.
3. Экзархат Московского Патриархата в Прибалтике
Религиозная ситуация в различных регионах оккупированной части СССР, как и германская церковная политика в них, при наличии основных общих черт все же отличалась определенным своеобразием. По-своему уникальной являлась ситуация в Прибалтике и на Северо-Западе России. Это был единственный регион, где сохранился и даже вырос Экзархат Московского Патриархата во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским).
Прибалтийские республики — Литва, Латвия и Эстония — только в июле 1940 г., после занятия их советскими войсками, вошли в состав СССР. На их территории проживало 510 000 православных, объединенных в 392 прихода (в Латвии 164 общины и 240 тыс. прихожан, в Эстонии, соответственно, 156 и 210 тыс. и в Литве — 72 и 60 тыс.), имелось 6 монастырей. Но только Литовская Церковь, которой в 1924–1940 гг. управлял митрополит Елевферий (Богоявленский), оставалась к 1940 г. в юрисдикции Московской Патриархии. Эстонская же Православная Церковь в 1923 г., а Латвийская в 1936 г. провозгласили автономию под юрисдикцией Константинопольского Патриарха. Так как это было сделано без канонического отпуска их Московской Патриархией, последняя никогда не признавала законность данного акта. В августе 1940 г. Синод, а затем и глава Латвийской Церкви митрополит Августин (Петерсон) под давлением значительной части верующих и духовенства ходатайствовали о воссоединении с Русской Церковью. В том же месяце с подобным ходатайством обратился и глава Эстонской Церкви митрополит Александр (Паулус). В конце года в Прибалтику в качестве полномочного представителя Патриархии выехал из Москвы архиепископ Сергий (Воскресенский), прибывший в Ригу 29 декабря 1940 г. Первоначально главой православных приходов Латвии и Эстонии был назначен митрополит Елевферий, но 1 января 1941 г. он скончался, и новым митрополитом Литовским, а с 24 февраля 1941 г. и Экзархом всей Прибалтики стал владыка Сергий. 28 марта 1941 г. митрополит Августин, а 30 марта и митрополит Александр в кафедральном Богоявленском соборе Москвы исполнили процедуру публичного покаяния в грехе раскола и были приняты в литургическое общение. Оба владыки с титулами Рижский и Таллинский стали подчиняться Экзарху[520].
Владыка Сергий не эвакуировался при приближении германских войск, а остался в Риге. Существуют самые различные версии, объясняющие этот поступок. Русский эмигрантский историк В. И. Алексеев полагал, что Экзарх вследствие своих антикоммунистических убеждений, накануне вступления немцев в город спрятался в крипте Рижского Христорождественского собора и не был найден там секретарем — приставленным к нему «агентом НКВД», позднее расстрелянным за эту неудачу[521]. По гораздо более аргументированному мнению канадского профессора Д. В. Поспеловского, митрополит Сергий стремился подготовить почву Местоблюстителю и Московскому церковному управлению на случай, если немцы победят или, по крайней мере, захватят Москву, чтобы сохранить епископат в новых условиях, а также предотвратить юрисдикционный хаос[522]. Нельзя полностью сбрасывать со счетов и свидетельство Э. И. Лисавцева о том, что Экзарх специально был оставлен органами НКВД в Риге, но почти сразу же на долгий период утратил связь с советским подпольем и восстановил ее только в 1943 г.[523]
Действительно, некоторые священнослужители Русской Церкви, оставшиеся на оккупированной территории, использовались советской разведкой. Так, один из ее руководителей П. А. Судоплатов недавно писал: «Уместно отметить и роль разведки НКВД в противодействии сотрудничеству немецких властей с частью деятелей Православной Церкви на Псковщине и Украине. При содействии одного из лидеров в 30-х гг. „обновленческой“ Церкви житомирского епископа Ратмирова и блюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия нам удалось внедрить наших оперативных работников В. М. Иванова и И. И. Михеева в круги церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории. При этом Михеев успешно освоился в профессии священнослужителя». От него поступала информация в основном о «патриотическом настрое церковных кругов»[524]. Возможно, и Экзарх имел определенные контакты с советской разведкой. Во всяком случае, представляется вероятным, что он остался в Риге с санкции Патриаршего Местоблюстителя. Это подтверждается их близкими личными отношениями и обдуманным, энергичным характером действий митрополита Сергия (Воскресенского) в первые месяцы после начала оккупации. Решение остаться в Риге далось Экзарху не без труда. Оно означало полный разрыв связей с проживавшей в Москве горячо любимой матерью. Вероятно, по этой причине владыка плакал во время своего первого богослужения в условиях германской оккупации[525].
Ему сразу же пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Вскоре после захвата Риги митрополит Августин (Петерсон) объявил прежний Синод действующим и 20 июля направил германским властям просьбу о разрешении восстановления Автономной Латвийской Православной Церкви под юрисдикцией Константинопольского Патриарха и выдворении из Латвии «большевистского ставленника», «агента ЧК» Экзарха митрополита Сергия. Подобным образом события развивались и в Эстонии. 8 июля германские войска вошли в г. Печоры, а уже 17 июля настоятель местного эстонского православного прихода Петр Пякхель издал циркуляр, называя себя в нем благочинным Печорского округа, поставленным новыми гражданскими и военными властями, и требуя прекратить на богослужениях поминовения Экзарха и возносить только имя митрополита Таллинского Александра (Паулуса) с титулом всея Эстонии. После взятия немцами Таллина 28 августа он ездил к Александру и узаконил свое благочиние, а позднее был хиротонисан в сан епископа. Митрополит Таллинский 14 октября 1941 г. также объявил себя «ответственным главой Церкви» и неоднократно доносил немцам на Экзарха[526].
В первый же день оккупации Риги, 1 июля 1941 г., митрополит Сергий был арестован, но через 4 дня освобожден на поруки. Существуют свидетельства, что уже во время этого ареста он не без успеха убеждал германские власти, что для них политически выгоднее примириться с поминовением главы Московской Патриархии, чем содействовать возвращению Латвийской и Эстонской Церквей в юрисдикцию Вселенского Патриарха, Экзарх которого находился в это время в Лондоне и имел тесные связи с правительством Великобритании. После освобождения Экзарх Прибалтики собрал духовенство Риги в Троице-Сергиевом монастыре и объявил, что остается «послушником митрополита Сергия (Страгородского)»[527], т. е. Патриаршего Местоблюстителя в Москве.
В то же время владыка Сергий с самого начала оккупации занял антикоммунистическую позицию. Уже в сообщении оперативной группы А полиции безопасности и СД от 11 июля 1941 г. говорилось, что он выразил готовность опубликовать воззвание к верующим России, направленное против коммунизма, и составил его проект[528]. Это способствовало тому, что сначала военная, а затем и гражданская германская администрация в Прибалтике не ликвидировала сразу же Экзархат Московской Патриархии, а позволила ему временно остаться существовать до окончательного выяснения ситуации.
Избрав наступательную тактику в отношениях с ведомствами III рейха, митрополит Сергий придерживался ее и в дальнейшем, предлагая один план своей деятельности за другим. Так, в сводке СД от 27 сентября 1941 г. сообщалось, что национально-латвийские круги настаивают на обязательном и срочном отстранении Экзарха. А тот, со своей стороны, день ото дня увеличивает активность и пытается привнести в руководящие германские органы свои далекоидущие планы, касающиеся Православных Церквей Балтийских стран и даже всей России и сводящиеся, по всей вероятности, «к панславянской идее». При этом СД занималось расследованием прошлой деятельности Сергия и имело серьезные подозрения, что он «состоял на службе большевистских политических органов»[529].
В архивах сохранился обширный меморандум «Заметки о положении Православной Церкви в Остланде», написанный Экзархом 12 ноября 1941 г. для германских ведомств с целью доказать, что переход Латвии и Эстонии под церковную власть Константинополя не в их интересах. Митрополит Сергий убеждал сохранить каноническое подчинение Прибалтики Московской Патриархии и заявлял, что она никогда не примирялась с безбожной властью, подчинившись ей только внешне, и поэтому он имеет моральное право призвать русский народ к восстанию. Экзарх призывал не дробить Церковь на части по национальному и территориальному признаку и предупреждал, что всякое вмешательство немцев в церковное управление будет использовано советской пропагандой как доказательство порабощения Церкви оккупационными властями:
«В Латвии и Эстонии создались маленькие, но очень активные группы православных политиков, которые прежде, как светские члены так называемых синодов, играли ведущую роль в соответствующих Церквах и которые теперь стремятся снова захватить власть. Также, к сожалению, оба политиканствующих митрополита, Августин Рижский и Александр Ревельский, присоединились к этим группам. Остальные епископы и значительно превышающее большинство священников и мирян стоят далеко от этих групп, а часто настроены в отношении их и враждебно… С точки зрения церковно-политической было бы правильно положить в основу церковного порядка следующие принципы: 1) Принцип единства. — Было бы странно, если бы в Остланде существовали четыре рядом стоящие Православные Церкви — Белорусская, Литовская, Латвийская и Эстонская. Три последние уже объединены в Экзархате. Стоило бы Экзархат связать с белорусскими епископствами в более высокую единицу… 2) Принцип канонической законности. — Чтобы избежать теперь и в будущем неизбежно следующих за схизмой ссор, Православная Церковь в Остланде должна пока оставаться в рамках Российской Патриархии… 3) Принцип автономии… 4) Принцип церковного единоначалия…»[530].
В образованный указом Гитлера от 17 июля 1941 г. рейхскомиссариат «Остланд» (РКО) во главе с Хинрихом Лозе вошли четыре генералбецирка — Литва, Латвия, Эстония, Белоруссия, и Сергий неоднократно пытался непосредственно участвовать в жизнедеятельности Белорусской Православной Церкви. Однако все эти попытки были строжайшим образом пресечены немцами.
Некоторое время будущее Экзархата оставалось неопределенным. Чиновники центрального аппарата Рейхсминистерства занятых восточных территорий (РМО), исходя из своей концепции максимально возможного раздробления и ослабления Русской Православной Церкви, выступали за его ликвидацию. В начале сентября на целый месяц в Прибалтику лично приехал руководитель группы религиозной политики этого министерства К. Розенфельдер, который посетил Таллин (Ревель), Псков, Ригу, Тарту (Дерпт), Каунас (Ковно), Вильнюс (Вильно) и Псково-Печерский монастырь, где его интересовали древние сокровища, библиотека и архив обители. Розенфельдер встречался с митрополитом Сергием, несколькими православными священниками, а также вел переговоры с офицерами СД, курировавшими религиозные вопросы в Прибалтике. По итогам поездки он написал своему начальству три докладные записки с конкретными предложениями относительно проведения церковной политики в «Остланде».
Из них видно, что Розенфельдера, рассчитывавшего увидеть на бывшей советской территории воспитанное в атеизме население, неприятно удивила высокая религиозность последнего: «Православная Церковь ощущает себя больше, чем когда-либо заботящейся о народе. Также, по моим сегодняшним наблюдениям и впечатлениям во время моей поездки в Остланд, сформировалось представлении, что Церковь и христианство на Востоке после исчезновения большевизма переживают новый подъем». Относительно Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ) руководитель группы религиозной политики считал, что она должна исчезнуть, пo-возможности, путем вхождения в сохранившуюся в России Церковь. Его точка зрения отрицательного отношения к РПЦЗ совпадала с позицией СД: «Прежде всего, в СД негативно указывают на возможный приход на Восток православного архиерея в Германии — епископа Серафима». Интересен в этой связи цитируемый отзыв о РПЦЗ Экзарха Сергия: «Он сказал, что примирение противоречий между эмигрантской Церковью и Церковью митрополита Сергия в Москве является его задачей, и он уже предпринял некоторые шаги в этом направлении»[531].
В упоминавшейся докладной записке от 7 октября Розенфельдер высказал следующие предложения: «1) Осторожность по отношению к эмигрантской церкви. 2) По возможности препятствовать Православной Церкви в России превратить Московский Патриархат в общецерковный центр на Востоке. Поддержка возникновения автокефальных Церквей в отдельных рейхскомиссариатах. 3) Представителя Московской Церкви в Остланде Экзарха Сергия насколько возможно быстро удалить из Остланда, чтобы полностью исключить там влияние русских, СД собирается первоначально выслать Экзарха в Ковно. Точка зрения СД состоит в том, чтобы, удалив Экзарха от главного места событий в Остланде, не упускать его совсем из поля зрения из-за очень ценной информации, которую от него получают о Московской Церкви»[532].
В этом пункте мнение Розенфельдера о необходимости полного удаления митрополита Сергия и ликвидации Экзархата отличалось от точки зрения СД. В записи переговоров руководителя группы религиозной политики с оберштурмфюрером СС Либрамом, отвечающим в оперативной команде «Остланд» СД за Православную Церковь, 8 сентября в Риге сообщалось мнение последнего о необходимости в какой-нибудь форме оставить Русскую Православную Церковь, «чтобы не создавалось опасного вакуума»[533].
Негативно относились к Экзархату и другие чиновники РМО. Например, его представитель при группе армий «Север» 9 декабря 1941 г. писал руководителю главного отдела политики министерства Лейббрандту: «Назначенный в советский период в Ригу московскими правителями Экзарх Сергий был оставлен на своей должности военной администрацией и также введенным затем гражданским управлением в результате, по-моему, ошибочного мнения, что эту Церковь можно было бы использовать в борьбе против большевизма… Эстонцы православного вероисповедания отвергают его [Экзарха], как присланного Советами. Они противятся его попыткам распространить свою власть на эстонских представителей этого вероисповедания. В Печорах эта борьба вспыхнула открыто, так как местный бургомистр заменил попа русской национальности. Некоторые восприняли это как признак эстонских национальных стремлений к самостоятельности. Я придерживаюсь другого мнения. Мы, скорее, должны приветствовать сопротивление эстонцев. По-моему, для нас не может не быть важным то, что с созданием охватывающих обширные территории церковных организаций в дальнейшем возникнет фронт против немцев. Эта опасность существует, если мы допустим или, может быть, даже поддержим церковные организации выше рамок прихода. Тогда через некоторое время мы окажемся перед фактом, что в различных рейхс- или генералкомиссариатах существуют утвердившиеся церковные организации, которые имеют естественные намерения расширить свою власть, вспоминая о времени, когда Православная Церковь полностью господствовала во всей частной и общественной жизни народов восточного пространства». При этом представитель РМО полагал, что его точка зрения согласуется с генеральной линией рейхсминистерства[534].
Месяцем раньше — 1 ноября 1941 г., сотрудник политического отдела РКО Масков представил рейхскомиссару Лозе крайне тенденциозный доклад «Вторжение Греко-Православной Церкви в прибалтийское пространство и ее русификаторские устремления в царской России», в котором подчеркивал: «Римско-византийская идея воздействует и сегодня, и Греко-Православная Церковь также и большевизмом в отдельных случаях рассматривается как господствующая Церковь. Из доклада Белорусского национального комитета в Вильно от 11 августа 1941 г. следует, что местный православный священник всегда ощущал и сейчас ощущает себя патриотом Москвы и мечтает о господстве Москвы, все равно, идет ли речь о царском или большевистском. Даже сегодня он не скрывает в разговорах своих симпатий к большевикам… Экзарха Сергия местные жители при Советах называли „чекистом“. Ему быстро удалось завоевать много сторонников среди православных русских, в основном из низших слоев». Масков выделял среди православного духовенства Латвии три политических течения: 1) царистское — за единую великую Российскую империю; 2) коммунистическое — его представляли митрополит Сергий, рижский протоиерей Н. Македонский и др.; 3) националистическое латышское во главе с митрополит Августином. Подобная ситуация, по мнению автора доклада, существовала и в других генерал-бецирках Остланда, старообрядцы же тоже казались ему враждебными, так как в период советской власти не были настроены против коммунистов из-за русского национализма[535]. Однако Экзарху уже в начале июля удалось установить контакт с командованием группы армий «Север» и сделать предложение направить миссионеров в занятые российские области. В середине августа со стороны соответствующих служб вермахта было получено разрешение на создание «Православной миссии в освобожденных областях России». В целом германская военная администрация проявляла гораздо более терпимый подход к Русской Церкви, чем гражданская.