Деятельность Богословских курсов вызывала удивление даже у представителей других конфессий в Прибалтике. Так, католический архиепископ Виленский Райнис в письме кардиналу Маглионе от 23 июня 1942 г. поражался активности Экзарха. Он называл удивительным, что митрополит Сергий вообще еще «исполняет свою работу» и даже имеет духовную семинарию в Вильно (тогда она только начала создаваться), хотя в городе живет лишь 6355 русских[569].
Стараясь проводить в Прибалтике более мягкую политику, нацисты не запрещали там полностью теологическое образование, как на других занятых восточных территориях, а лишь добивались выделения теологических факультетов из рамок университетов и превращения их в самостоятельные учебные заведения. В Рижском университете римско-католический факультет и теологический факультет с евангелическо-лютеранским и греко-православным (18 студентов и 2 аспиранта) отделениями были закрыты с установлением советской власти летом 1940 г. Уже осенью 1941 г. церковная общественность стала добиваться их воссоздания. Однако только летом 1942 г. руководство РКО известило генералкомиссара в Риге о создании в будущем отдельно от университетов евангелическо-лютеранского и римско-католического институтов с указанием, что учебные планы и расписания экзаменов требуют согласия рейхскомиссара. В октябре 1942 г. А. Розенберг в личной беседе с чиновником РКО еще раз подчеркнул, что места подготовки новых священников должны быть формально и фактически отделены от университетов. Но и Католическая, и лютеранская Церкви письменно выразили свое несогласие с выделением соответствующих факультетов. Против этого высказался и ректор Рижского университета в своем письме генералкомиссару от 31 октября 1942 г. Ректор также высказался за воссоздание православного отделения — единственного научного института подобного рода в РКО: «Дальнейшее существование и деятельность православного отделения больше чем необходимы для того, чтобы можно было подготовить смену для будущей научной работы»[570].
25 февраля 1943 г. политический отдел РКО известил Восточное министерство, что им разрешено существование вне рамок университетов двух Институтов евангелической теологии в Латвии и Эстонии и Института католической теологии в Литве. Решение же вопроса образования православного высшего учебного заведения осложнилось внутрицерковным конфликтом. 12 февраля на квартире директора департамента Церквей и конфессий Риги Биргела состоялось совещание, в котором участвовал Экзарх Сергий, его секретарь, семь бывших преподавателей православного отделения Рижского университета, представители городских властей и полиции безопасности. В ходе дискуссии выявились две противоположные позиции: Экзарх считал, что ему принадлежит право назначения преподавателей, новое учебное заведение должно обслуживать весь «Остланд» и иметь языками преподавания русский и немецкий. Бывшие же преподаватели выступали за автономию высшей школы от Церкви и полагали, что необходимо удовлетворять потребности только латышских православных общин, а русский язык неприемлем из-за «опасности обрусения». В итоге было решено, что каждая из сторон представит свой план организации института, чтобы «компетентные органы, сравнив оба плана, могли найти удовлетворяющее все стороны решение»[571].
Однако попытка примирения не удалась. В своих письменных проектах противники разошлись еще резче. Митрополит Сергий в послании от 12 апреля 1943 г. выдвинул несколько условий создания высшей богословской школы: 1. Она должна готовить православных священников не только для всех епархий Экзархата, но и соседних епархий России; 2. Главные предметы должны преподаваться на русском языке, при этом дать возможность латышам, эстонцам, белорусам и сету проводить литургические и гомилетические упражнения на их языке (немецкий уже не упоминался); 3. Необходимо иметь право приглашать лучшие учебные силы из других областей; 4. Учебное заведение подчиняется епископу Экзархата; 5. Государственный контроль должен осуществляться не со стороны органов местного управления, а компетентных германских органов; 6. Возможно, лучше создать учебное заведение не в Риге, а в русском городе и 7. Желательны государственные субсидии. Латвийские же теологи 20 марта разработали свой «Устав Православной богословской академии в Риге». 21 августа 1943 г. ректор Рижского университета переслал его генералкомиссару вместе с учебными планами двух намеченных им к открытию теологических факультетов и приложил пояснения к проекту с сильной националистической окраской: «Русское учебное заведение ориентировало бы нашу страну на Москву… Необходимо до конца войны сохранить православное отделение на теологическом факультете Рижского университета, а не преобразовывать его в академию… Если же она будет самостоятельной, надо сделать ее автономной…, так как Москва сейчас постарается укрепить свою юрисдикцию. Церковь в Москве — орудие большевистского режима» и т. п.[572]
В начале ноября 1943 г. в Восточном министерстве состоялось совещание, на котором отмечалось, что Партийная канцелярия по-прежнему против образования теологических факультетов в Рижском университете, но нет средств создавать отдельную организацию, поэтому теологические институты будут организованы на базе факультетов, а не в отдельном здании, как планировалось раньше. 5 ноября генералкомиссар известил ректора университета, что вместо факультетов на 1943/44 учебный год все-таки будут созданы институты, и просил предложить кандидатуры их руководителей. В ответном письме от 25 ноября ректор поблагодарил за доброжелательное решение вопроса и попросил утвердить руководителей двух «теологических факультетов (институтов)» — католического и теологического (с лютеранским и православным отделениями)[573]. Таким образом, позиция противников митрополита Сергия и Московской Патриархии возобладала. К весне 1944 г. формально теологические институты, а фактически факультеты в составе университета были открыты, но просуществовали они лишь несколько месяцев до прихода советских войск.
Следует также упомянуть, что Русская Церковь в Прибалтике издавала православные календари, молитвенники, учебники Закона Божия, а с конца 1943 г. выпускала Риге свой журнал под названием «Распоряжения и сообщения Высокопреосвященнейшего Сергия, митрополита Литовского и Виленского, Экзарха Латвии и Эстонии». Кроме того, был создан Союз христианской молодежи, изготавливались антиминсы для новых церквей, осуществлялась значительная помощь вдовам, сиротам, беженцам и даже устраивался церковный музей.
В годы войны скончались двое из троих первоначально подчиненных митрополиту Сергию архиереев Экзархата: 30 июля 1942 г. епископ Мадонский Александр и 13 октября 1943 г. архиепископ Елгавский Карп. В связи с этим Экзарх вместе с другими архиереями в апреле 1942 г. совершил хиротонию архимандрита Даниила (Юзвьюка) во епископа Ковенского, а 28 февраля 1943 г. — протоиерея Иоанна Гарклавса после принятия монашеского пострига во епископа Рижского. Митрополит Сергий также хотел поставить архиереев на Печерскую и Ревельскую кафедры. Так, в частности, кандидатом во епископа Ревельского был намечен архимандрит Гермоген (Кивачук), но эти планы не осуществились.
Несмотря на значительные успехи в церковном строительстве, положение Сергия было очень сложным и противоречивым. Он старался вести осторожную политику, всячески подчеркивая свою верность Московской Патриархии. Однако требования нацистов отмежеваться от июньского 1941 воззвания Местоблюстителя заставили Экзарха отреагировать заявлением: «Советская власть подвергла Православную Церковь неслыханному гонению. Ныне на эту власть обрушилась кара Божия… За подписью Патриаршего Местоблюстителя блаженнейшего Сергия, митрополита Московского и Коломенского, большевики распространили нелепое воззвание, призывающее русский народ сопротивляться германским освободителям. Мы знаем, что блаженнейший Сергий, муж великой учености и ревностной веры, не мог сам составить столь безграмотное и столь бессовестное воззвание. Либо он вовсе не подписывал его, либо подписывал под страшными угрозами, желая спасти вверенное ему духовенство от полного истребления». В то же время Экзарх порекомендовал вдумчиво и внимательно читать, тщательно разбирая в приходах, выпущенную Местоблюстителем известную декларацию 1927 г. о лояльности советской власти[574]. Ему даже удалось временно убедить германские ведомства в том, что Московский митрополит не был действительным автором патриотического воззвания от 22 июня 1941 г.
Следует упомянуть, что значительно позднее, действуя подобным образом, митрополит Сергий 25 марта 1944 г. написал рейхскомиссару «Остланда» письмо, в котором утверждал, что митрополит Ленинградский Алексий «всегда был врагом большевиков» и будто бы хотел в сентябре 1941 г. оказаться на занятой немцами территории. Некоторые ошибки (или намеренное искажение фактов) в этом письме свидетельствуют о том, что Экзарх, сознательно дезинформируя немцев, возможно, стремился таким образом сохранить поминание владыки Алексия на оккупированной части Ленинградской области, уже запрещенное к тому времени нацистами[575].
На созванном по требованию референта гестапо по делам Русской Православной Церкви 23 июля 1942 г. Архиерейском совещании Экзархата в Риге была направлена приветственная телеграмма Гитлеру, обнародовано заявление с отмежеванием от патриотической позиции, занятой Патриархией, и принято решение в обычных богослужениях прекратить возношение имени Патриаршего Местоблюстителя Сергия, сохранив его, однако, в архиерейских богослужениях без титула «Московский и Коменский». Под давлением отдела пропаганды при командовании группы армий «Север» Экзарх в ноябре 1942 г. разрешил проведение съезда православного духовенства Порховско-Дновского округа (хотя сам уклонился от участия в нем), от имени которого в газетах было опубликовано воззвание с выражением благодарности немецкой армии и народу[576]. Подобные поступки Экзарха Патриарший Местоблюститель уже не мог полностью игнорировать. Интересно, что, хотя публичная антикоммунистическая позиция митрополита Сергия стала вполне ясна еще осенью 1941 г., вплоть до сентября 1942 г. его имя продолжало возноситься в московской церкви Преображения, настоятелем которой он ранее служил. Еще более показательно, что в изданной в 1942 г. пропагандистской книге «Правда о религии в СССР» была помещена фотография владыки Сергия (Воскресенского) вместе с Патриаршим Местоблюстителем, под которой указывалось имя Экзарха. А ведь на это нужна была санкция цензуры. Указанную книгу советские разведчики распространяли и в Прибалтике. В сообщении полиции безопасности и СД от 16 апреля 1943 г. говорилось, что у арестованных в Эстонии парашютистов было отобрано «очень действенное большевистское пропагандистское произведение „Правда о религии в СССР“»[577].
Но после получения сообщения об июльском совещании в Экзархате Патриархия вскоре отреагировала на него. В своем послании от 22 сентября 1942 г. Патриарший Местоблюститель Сергий, обращаясь к чадам Православной Церкви, обитающим в Прибалтике, указывал: «Упорствующих же в неповиновении голосу Церкви и хулителей ее церковный суд не потерпит в среде епископства православного». В тот же день митрополит Сергий и еще 14 архиереев подписали «Определение по делу митрополита Сергия Воскресенского с другими»: «Отлагая решение по сему делу до выяснения всех подробностей… 1) Теперь же потребовать от митрополита Сергия Воскресенского и прочих вышеназванных преосвященных объяснения (с опубликованием его в печати), соответствуют ли действительности дошедшие до Патриархии сведения об архиерейском совещании в Риге. 2) В случае, если сведения признаны будут соответствующими действительности, предложить преосвященным немедленно принять все меры к исправлению допущенного ими уклонения от линии поведения, обязательной для архиереев, состоящих в юрисдикции Московской Патриархии…»[578].
Как видно из архивных документов, эта акция была предпринята при участии НКВД в расчете на реакцию международной общественности. 1 октября 1942 г. заместитель наркома внутренних дел Б. З. Кобулов писал секретарю ЦК ВКП(б) А. С. Щербакову: «В фашистской газете „Островские известия“ за 8 августа с. г…помещено сообщение о состоявшемся в Риге съезде епископов Православной Церкви, пославшем приветственную телеграмму Гитлеру… В целях разоблачения прибалтийских епископов, пошедших на услужение фашистам, а также для усиления значения патриотических обращений, выпускаемых церковным центром в СССР, в глазах международного общественного мнения митрополит Сергий Страгородский и состоящий при нем совет епископов в количестве 14 человек выпускает специальное обращение к верующим Прибалтийских ССР с особым церковным определением, осуждающим прибалтийских епископов. Негласно способствуя этому политически выгодному для нашей страны мероприятию, НКВД СССР принимает меры к размножению названных патриотических документов типографским способом и распространению их на территории Прибалтийских союзных республик, временно оккупированных немцами. Прошу ваших указаний о передаче этих же документов по радио для Прибалтийских республик»[579].
Впрочем, сам термин «Определение» свидетельствовал об осторожности и мягкости. Учитывая наличие фронта, разделявшего Экзарха и Патриархию, все изложенные в нем требования приобретали отвлеченное значение. Митрополит Сергий (Воскресенский), в отличие от ряда иерархов, выступавших с прогерманскими заявлениями в других оккупированных республиках СССР, так и не был запрещен в священнослужении. А в апреле 1944 г. Священный Синод постановил: «рукоположения, совершенные им или подведомственными ему епископами… признаются действительными»[580].
Вплоть до осени 1943 Экзарху удавалось лавировать в отношениях с германскими властями. Широко известна его фраза по поводу последних: «Не таких обманывали! С НКВД справлялись, а этих колбасников обмануть не трудно»[581]. Но после избрания в сентябре 1943 г. в Москве Патриарха митрополит Сергий оказался в тяжелом положении. Известие об этом событии вызвало сильную тревогу у германского командования, решившего принять контрмеры. В начале октября Главное управление имперской безопасности совместно с РМО решило подготовить и провести конференцию православного духовенства Экзархата во главе с митрополитом Сергием. Пастырям предписывалось: «1) осуждение и признание недействительным избрание Патриарха, 2) принятие резолюции по поводу „гонения на Церковь в СССР“, 3) торжественное провозглашение анафемы советскому правительству.» Рижское гестапо должно было в срочном порядке выяснить отношение Экзарха к проекту. Но владыка дал понять, что выборы Патриарха были произведены в соответствии со всеми каноническими правилами и оспариваться не могут. Об этом доложили в Берлин[582].
8–13 октября в Вене состоялось совещание духовенства Зарубежной Русской Православной Церкви, признавшее избрание Московского Патриарха неканоничным. Экзарх отнесся к решениям совещания резко отрицательно, что соответствовало и его позиции в отношении эмигрантских иерархов. Видимо, первоначальные попытки владыки примирить Московскую Патриархию и РПЦЗ встретили негативную реакцию архиереев последней, и с тех пор митрополит Сергий последовательно боролся с влиянием эмигрантского духовенства. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 2 февраля 1942 г. указывалось: «Митрополит Православной Церкви Сергий предпринимал шаги для устранения „карловацкого“ епископа Серафима Ляде, Берлин». А 6 августа 1942 г. Экзарх написал руководству рейхскомиссариата «Остланд» о необходимости практического осуществления им управления русскими православными приходами в Средней и Западной Европе, «на основании особого поручения, данного ему местоблюстителем патриаршего престола». Правда, германские власти признали попытки митрополита Сергия добиваться этих прав нежелательными[583].
Показателен в данном плане конфликт, который произошел весной 1943 г. 16 мая в Пскове появился бывший секретарь митрополита Берлинского и Германского Серафима (Ляде) архимандрит Гермоген (Кивачук) в качестве руководителя православного клира во власовских подразделениях. В своем меморандуме германским ведомствам «Религиозное обслуживание власовских воинских частей» Экзарх писал: «Принимая во внимание принадлежность архимандрита Гермогена к схизматической церковной организации и далекоидущие цели его поездки, ради предосторожности я дал руководителю Миссии указания: 1) напомнить подчиненным ему клирикам о том, что они не могут совершать богослужения совместно с раскольниками… 2) дать понять архимандриту Гермогену, чтобы он не пытался предпринимать попыток совершать богослужения для власовских частей и военнопленных в церквах, находящихся в ведении Управления Миссии». Исходя из этого частного случая, митрополит Сергий выдвинул идею создания в рамках Московского Патриархата центрального церковного ведомства на занятых восточных территориях: «Чтобы обеспечить Церкви порядок и спокойствие также и в послевоенное время и предотвратить ее обусловленный оппозицией схизматического епископата раскол на несколько борющихся между собой сект…просто необходимо обеспечить в Церкви России принципиальное продолжение существования канонически законной иерархии… Для обеспечения канонической законности будущего церковного руководства в России было бы лучше всего позаботиться о создании на занятых территориях упомянутого центрального церковного ведомства. Тогда объединенные этим центральным учреждением архиереи могли бы с продвижением фронта воссоединять другие епископства. После войны это временное центральное ведомство могло бы подобающим образом приступить к окончательному урегулированию церковных отношений… Кроме того, упомянутое центральное церковное учреждение взяло бы на себя также обслуживание власовских войск. Является роковой ошибкой поручать обслуживание этих войск схизматической, тем более находящейся в Берлине церковной организации»[584].
Главное предложение Экзарха, конечно, принято не было, но на архимандрита Гермогена позиция владыки оказала сильное воздействие, и 5 июня 1943 г. он обратился к митрополиту Сергию с прошением: «Припадая к стопам Вашего Высокопреосвященства, я смиренно прошу принять меня в лоно Матери-Церкви, с тем, чтобы я мог под руководством Вашего Высокопреосвященства отдать все свои силы на службу нашей страдающей искренне любимой Русской Церкви»[585].
Противодействовать постановлениям Венского совещания означало противостоять позиции нацистских верхов. И все же Экзарх решительно осудил эти постановления. В сообщении командующего полицией безопасности и СД «Остланда» в политический отдел рейхскомиссариата от 30 ноября 1943 г. говорилось о выраженном митрополитом мнении. Владыка Сергий называл епископов-эмигрантов схизматиками за оппозицию Московской Патриархии. Разрыв с ней, по его мнению, вообще лишал этих епископов права судить о московских делах с канонической точки зрения. Митрополит убеждал немцев признать избрание Патриарха и использовать его в антибольшевистской пропаганде: возрождение Церкви является доказательством полного банкротства коммунизма, и надо утверждать, что оно неизбежно приведет к гибели последнего[586].
Сходная позиция выражалась и в сообщенных 29 ноября 1943 г. командующим полиции безопасности и СД «Высказываниях Экзарха Сергия (Воскресенского) о большевизме»: «Под натиском русской души началась дегенерация большевизма. В этой войне большевизм должен был капитулировать перед русским духом, так как иначе большевизм вообще не мог бы дальше вести войну. Большевики разрушают свое собственное дело тем, что они, как сейчас, отрекаются от своих принципов… Если Сталин однажды возьмет назад все сделанные уступки русской душе, это приведет к революции в России. Если в русских разбудить зверя, с ним будет не справиться. Уже в 1941 в большевистской России произошла бы революция, если бы немцы проводили другую восточную политику». Относительно будущего политического устройства России митрополит Сергий сказал, что ему самому кажется предпочтительней конституционная монархия[587].
Упрек в неправильно начатой пропагандистской акции встревожил нацистов. В препроводительной записке к сообщению от 30 ноября 1943 г. говорилось: «…я пересылаю Вам отношение Экзарха Сергия в Риге к Венскому епископскому собору с просьбой передать его Министерству церковных дел, которое в этом деле на соборе было ведущим, и затребовать его мнение относительно канонической законности затронутых вопросов… Если же аргументы Экзарха окажутся состоятельными, то пропаганду, которую мы ведем в связи с Венским собором, надлежало бы перевести в другую колею». Мнения министерства и Антикоминтерна оказались неблагоприятными для митрополита Сергия[588].