Иван Андреевич ошеломленно поглядел на Буренина, который поклонился и кокетливо шаркнул ножкой. Он сбрил бороду и окончательно перестал быть похожим на настоящего Буренина, на которого и прежде походил мало, зато сделался ужасно похож на актера Сумбатова-Южина: в нем проглянуло что-то затаенно грузинское – величавое и вместе с тем застенчивое.
Фамилию Буренина Сбитнев где-то слышал, но сейчас его волновало другое: каким образом эти двое без приглашения и без повестки проникли в его кабинет.
– Да как же без повестки? – заюлил Аметистов. – Имеется повесточка, даже две, и вами собственноручно подписаны. Мы приглашены в качестве свидетелей по делу гражданки Пельц и бывшего графа Обольянинова. Все в лучшем виде, извольте убедиться.
И он сунул в нос Сбитневу сразу две повестки. Тот хотел было их посмотреть, но живот снова схватило. И не просто схватило, а как будто кто-то тяжелым жандармским сапогом ударил прямо в диафрагму. Иван Андреевич, не говоря худого слова и вообще ничего не говоря, повалился на пол. Над ним немедленно склонились две участливые физиономии.
– Мы, может быть, не вовремя? – поинтересовался Аметистов. – Вы только скажите, мы позже придем.
– Помогите… – прохрипел Иван Андреевич. – Врача…
Тут оба негодяя забегали по кабинету, громким шепотом крича: «врача, врача!» Но, как и следовало ожидать, на такие крики никакой врач даже и не подумал явиться.
– А в чем, собственно, дело? – остановившись, вдруг суровым тоном осведомился Буренин. – Умираю… – еле слышно проговорил Сбитнев.
– Ну, уж это никак невозможно, – категорично объявил собеседник. – Люди такие сволочи – решительно не хотят умирать, даже если им это свыше предписано. Вы лучше скажите, что у вас болит.
– Живот…
– Ах, живот! – всплеснул руками Аметистов. – И с чего бы ему, собаке, болеть?
Тут Иван Андреевич с необыкновенной ясностью понял, с чего бы мог болеть его живот. Утром, выходя из квартиры, он взялся за дверную ручку и обнаружил, что она вымазана чем-то скользким и противным. Он брезгливо понюхал руку, потом вытер скользкое носовым платком, и им же вытер ручку. Но домой, чтобы помыть руки, возвращаться уже не стал. Не помыл он руки и придя на службу – просто забыл. Видимо, это и стало роковой ошибкой. Все дело в том, что Иван Андреевич имел нехорошую привычку мусолить во рту карандаш. Ну, и извольте видеть, через карандаш, который он взял отравленными руками, вошел в его организм смертельный яд.
– Понимаю, – закивал Аметистов. – Враги не спят. Более того, они бодрствуют. И хоть мы не какие-то там Медичи, но отравления в нашем отечестве – вещь популярная. На том, как говорится, стояла и стоять будет великая Русь.
– Что же ты философствуешь, негодяй, не видишь разве, человек умирает? – сердито перебил его Буренин.
– Ах, пардон-пардон, – извинился Аметистов. – Был неправ, раскаиваюсь! Дамы и господа, прежде живот, потом философия.
И он жестом уличного фокусника выхватил из кармана штанов пакетик с надписью иностранными буквами и стал трясти этим пакетиком перед лицом лежащего на полу следователя. Он таких телодвижений в животе заболело еще сильнее и вдобавок ужасно закружилась голова, так что Сбитнев совершенно уже приготовился отдать концы. Однако даже этого ему не дали сделать спокойно. – Мсье-дам, совершенно случайно в кармане у меня завалялся прекрасный антидот от всех на свете ядов, – прокричал Аметистов. – Прямиком из Парижа! Всего двадцать пять франков – и он ваш!
– Нет у меня франков, – пролепетал погибающий Сбитнев, – позвольте за рубли…
– За рубли? – изумленно переспросил Аметистов, потом махнул рукой. – Пёт этр арранжэ[34], но исключительно из уважения к вам!
Тут он назвал сумму настолько чудовищную, что мы даже повторять ее не станем. Скажем только, что, услышав ее, Иван Андреевич понял, что все-таки придется ему сегодня умереть. На его счастье, в дело вмешался Буренин, который укорил Аметистова в том, что тот даже за спасение жизни советского сыщика требует денег.
– Так потому и требую, что советский, – отвечал великолепный Аметистов, – разве же стал бы я брать деньги за спасение, скажем, Николаевского жандарма?
ebooksa