Поразмыслив немного, мы решили все-таки пойти на риск. Но для начала привезли Зою в Сбитневу как бы на допрос и рассказали о нашей идее. Зоя, узнав, что ей придется резать горло, неожиданно заплакала: она переживала, что останется уродливый шрам.
– Пусть горло режет Обольянинов, – предложил Буренин.
Но Зоя не согласилась.
– Павлик не сможет, – сказала она, вздыхая, – у него дрогнет рука, и он убьет себя по-настоящему.
Наш блестящий план неожиданно оказался под угрозой из-за – смешно сказать – эстетических соображений. Пришлось соврать: я заявил Зое, что могу так зашить рану, что никакого шрама не останется. Зоя повеселела и отвечала, что если так, она готова. Повеселели и все остальные, исключая Ганцзалина, которому предстояла самая опасная и рискованная роль, и Сбитнева, который умирал от страха, но вынужден был согласиться, потому что иначе Аметистов обещал ему такую страшную смерть, каких не видели и первые христиане.
Однако план наш все-таки оказался на грани провала. По дороге к тюрьме Ганцзалина немного задержали и, когда он вошел в камеру, Зоя по-настоящему истекала кровью и уже потеряла сознание. Конечно, мы предусматривали такой вариант, и Ганцзалин объяснил Зое и как именно резать, чтобы не задеть важных кровеносных сосудов, и как зажимать рану, чтобы не истечь кровью. Но, взрезав горло, Зоя от волнения лишилась чувств и не могла уже ни на что влиять.
Таким образом, когда Ганцзалин и сопровождающий его работник тюрьмы вошли в камеру, инсценировать почти ничего не пришлось. Сопровождающий бросился за врачом, а Ганцзалин принялся реанимировать Зою. К счастью, крови все-таки вышло не много, так что Ганцзалин, хоть и поколебавшись, все же ввел Зою в бессознательное состояние.
Остальное прошло как по маслу. Графа убил лично я – для такого случая Сбитнев выписал мне в МУР повестку как свидетелю по делу. Тут все вышло чисто и без накладок: после непродолжительных манипуляций граф улегся на пол, будучи по виду совершено мертвым.
Дальнейшее обстояло примерно так, как описал в своем дневнике Михаил Булгаков. Впрочем, за детали я ручаться не могу – Зоя не пригласила меня на свой бал, и правильно сделала, я бы этого веселья не одобрил. Хотя бал проходил не в ее квартире, а в подземелье, но все равно, могли сообщить, куда нужно, или, как это сейчас принято говорить, настучать. Видимо, Зоя рассчитывала в тот же вечер уехать из Москвы и только поэтому рискнула. Насколько я знаю, риск этот оправдался.
Завершая эту удивительную историю, могу сказать, что о дальнейшей судьбе ее участников мне мало что известно. А если бы даже и было известно, я бы все равно не сказал, потому что дал обещание молчать, каковое обещание намерен сдержать, как бы ни складывались обстоятельства в будущем».
Заключение
Орест Волин отложил в сторону записки Загорского и посмотрел на генерала.
– Ну как? – спросил Воронцов, улыбаясь. – Впечатляет? Ты вообще понимаешь, сколько может стоить такой дневник? Ведь фактически это – неизвестная до сей поры книга Булгакова. – Ну да, – задумчиво кивнул Волин, – неизвестная…
Он молчал с полминуты, потом вдруг поднял на генерала глаза.
– А знаете, что мне это напомнило? Мокруху в музее Булгакова.
– Что за мокруха? – нахмурился генерал.
Волин в двух словах рассказал про странное убийство, которое то ли было, то ли нет, и про исчезновение тела.
– Да, похоже на то, что Булгаков написал, – пробурчал Воронцов. – Фальшивое убийство или самоубийство с последующим исчезновением трупа.
– Хотите сказать, что шутник читал вот эти вот самые дневники? – удивился Орест.
– Хочу сказать, что идеи витают в воздухе. Вот только у Булгакова они имеют смысл, а у Сан Саныча твоего никакого смысла нет, розыгрыш ради розыгрыша. Ну, в крайнем случае, хотел музейщикам жизнь испортить.
ebooksa