— Нет, позвольте! — Людвик поднял широкую ладонь. — Вы говорите о рабочей партии всех трех «захватов» с центром в Женеве, а я уверен, что это — ерунда!
— Людвик… — укоризненно произнесла Марья.
— Однако пан позволяет себе… — Мендельсон почувствовал, что его уши пылают. Это тоже было признаком ярости.
— Пшепрашам, — легко извинился Людвик. — Не будем придавать значения словам. Обратимся к сути.
Он раскрыл резную дверцу буфета и извлек из него тоненькую брошюрку в мягкой обложке. Предъявил ее Мендельсону и Янковской, как паспорт. На обложке было набрано типографским шрифтом: «Я. Стефанович. Злоба дня». И чуть ниже и мельче: «Действующим и готовым действовать сотоварищам моим мое дружее послание».
— Вы это читали? — спросил Людвик.
— Читал, — кисло согласился Мендельсон.
Янковская отрицательно покачала головой. Варыньский перелистнул несколько страничек брошюры.
— Здесь есть прямо обращенные к нам слова. И очень правильные! — он собрался зачитывать.
— Но я читал! Читал! — нервно воскликнул Мендельсон.
— Марья не читала, — спокойно парировал Людвик и начал чтение. — «До сих пор вы действовали от нас особо, — Людвик оторвал глаза от текста и обвел указательным пальцем всех троих, как бы объясняя — кого имеет в виду автор брошюры. — Ваши организации не имели никакой связи с нашими. И до поры до времени это было как нельзя лучше для нас и для вас. С одной стороны, общество и правительство убедились, что русское социально-революционное движение — самостоятельное, родное, оригинальное движение; они убедились, что пресловутая «польская интрига» тут не при чем. С другой — ваша патриотическая шляхта, ваши патриоты-магнаты, в свою очередь, должны были замолкнуть перед ясной очевидностью фактов, перестать выставлять ваше молодое социальное движение как дело «интриги московской»…»
Мендельсон вынул сигару, закурил. А ведь похоже, что Людвика действительно кровно волнуют все эти вопросы… Нет, и он, случается, тратит нервы и силы на отстаивание своей точки зрения, и ему, Станиславу Мендельсону, далеко не безразличны идеи. Но истинность этих идей сопряжена, и очень сопряжена — признайся, Станислав! — с возможностью что-то получить от идеи: влияние, популярность, реальную власть. Вот и сейчас идея одной социалистической партии на все «захваты» под руководством заграничного центра представлялась ему верной лишь потому, что этот центр должен был возглавить он. Так ли у Людвика?
— «…Теперь всем ясно, — продолжал читать Варыньский, — что наше движение — неизбежное следствие политических и экономических условий России; ваше — тех же условий Польши плюс России. В настоящее время мы должны соединиться в одну организованную партию. Это необходимо в интересах всем нам общего дела… Россия и Польша скованы одной и той же цепью; разбить эти оковы будет легче дружным усилием обеих вместе…»
— Я читал это, читал, — устало повторил Мендельсон.
— И ты не находишь это верным?
— Русский медведь подомнет нас. Он подмял нашу государственность, подомнет и социальное движение, — сказал Мендельсон.
— Я согласна со Станиславом, — заметила Марья.
— Проше паньства! Это не согласуется с интернационализмом, который мы исповедуем! — вскричал Людвик. — Нужно ответить русским товарищам на этот призыв.
— Как? — спросил Мендельсон.
— Словом и делом… Я мечтал бы взяться за создание партии, которая выступала бы с русскими единым фронтом.
ebooksa