Нисшедший в ад

22
18
20
22
24
26
28
30

– Благодарю тебя, друг Мой. Я видел только что планетарного демона. Люцифер вдохнул в него огромную силу. Но Я выпью эту Чашу ради Земли, ради вас всех, друзья Мои. Я обещал Отцу, что ни одного из данных Им Мне, Я не погублю. – И тихо сказал: – Многого Я еще не сказал, и как мало сейчас Я могу сделать.

Ангел заплакал и исчез в замкнувшемся небе. А Иисус вышел к спящим под смоковницей ученикам. Он был бледен, но внешне спокоен.

– Вы всё еще спите и почиваете. Приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте.

Ученики один за другим вскакивали на ноги. Они ничего не могли понять спросонок, и свет факелов слепил им глаза. Они были растеряны и недоуменно щурились. Слышалось громкое бряцание доспехов и мечей. Учеников охватил страх.

– Нас пришли убить? – спросил кто-то из учеников. От волнения и смятения голос говорившего стал неузнаваем.

Иисус выступил вперед.

– Кого вы ищете? – спросил Иисус.

Но никто Ему не ответил. Слышно было лишь потрескивание факелов и чей-то торопливый, едва слышный шепот. Это Иуда шепнул начальнику римской кентурии: «Кого поцелую, того и берите. Но без шума, не то не избежать кровопролития».

– Кого вы ищете? – снова спросил Иисус.

Вперед выступил Иуда Искариот. Ученики вдруг с ужасом увидели его, не веря глазам своим. Они ведь еще минуту назад думали, что он вернулся оттуда, куда его послал Иисус, и находится среди них, еще минуту назад считали его братом своим. Так вот кому достался соленый хлеб! В душе многих учеников вспыхнула ненависть к предателю. Фома же не знал, что и думать, и с недоумением следил за происходящим. Нафанаил не мог поверить, что Иуда предатель. В возбужденном разуме своем он подыскивал объяснение тому, как Иуда оказался среди римлян.

Иуда не видел, он чувствовал всем своим телом острые взгляды на себе, чувствовал их силу и ненависть к нему. Он видел только тонкую высокую фигуру Иисуса и Его глаза. Когда Иуда представлял себе эту минуту, он думал, что все будет гораздо проще, но теперь каждый шаг ему давался с трудом, словно воздух стал плотнее, словно стеной пытался стать перед Иудой на его пути. Остался последний шаг. Но что в глазах Иисуса? Почему Он так смотрит? Иуда сделал этот шаг и оказался лицом к лицу с Иисусом. И больше никого не осталось во всей Вселенной. Иисус и Иуда – больше никого. Они смотрели в глаза друг другу, и свет Божественных очей пересекался с глубокой, страшной тьмой в глазах Иуды, а вокруг была вечность – безмолвная, строгая, мудрая.

– Радуйся, Равви! – прозвучал в этой вечности глухой дрожащий голос.

И эту минуту представлял себе Иуда. «Радуйся, Равви!» – скажет он спокойным, гордым и грозным голосом слова обычного приветствия, и кровь застынет в жилах учеников от этих слов. И он рассмеется прямо в лицо Иисусу. Это будет великая месть Ему, Богу, за поруганную веру Иуды, за годы ожидания Его, за мечту Иуды, которую так бережно и мучительно вынашивал он и которую разрушил Своим вочеловечеванием Иисус. Да, он поцелует Его, как того требует приветствие, и этот поцелуй будет хуже плевка, этот поцелуй – издевка, этот поцелуй – предательство, этот поцелуй – приговор. И содрогнется Иисус от этого поцелуя и поймет, как смертельно Он оскорбил Иуду. Любите врагов ваших? Благословляйте ненавидящих вас? Молитесь за обижающих вас и гонящих вас? Вот Тебе за это поцелуй от врага Твоего!..

Но Иуда не узнал и даже испугался своего голоса. Он был тихим, хриплым, слабым. За два года Иуда ни разу не подходил так близко к Иисусу, потому как никогда не приветствовал Учителя поцелуем, как это делали другие ученики. Иуда понимал, что он просто боится подойти к Нему, и сам держался всегда в стороне. Один раз, правда, после обвинения его в воровстве, Иуда сидел рядом с Иисусом, да еще сегодня вечером Иисус умывал ему ноги, а он сидел выпрямившись, боясь пошевелиться, и сердце его бешено стучало в ту минуту и он остро ощущал каждое прикосновение рук Иисуса к его ногам. Но так близко Иуда подошел к Иисусу впервые. Иуда задыхался. Все тело было словно чужое, и Иуда чувствовал, что плохо владеет им. Теперь поцелуй. И Иуда вдруг понял, что сейчас, именно в эту минуту, он не может ненавидеть Иисуса. Иуда подался к Иисусу. Он слышал Его легкое, нежное дыхание, слышал ровное биение Его сердца. Иуда поцеловал Иисуса так бережно – он едва коснулся губами своими Его теплой, нежной, как шелк, щеки – и понял, что этот поцелуй был не плевок, как мечталось ему, а признанием в той сильной любви, которую пронес он через всю свою жизнь и которая запылала сильнее, когда Иуда увидел Иисуса два года тому назад.

Их взгляды снова встретились, и что-то невероятное случилось: бесконечное пространство поплыло и взволновалось, как поверхность моря под властью ветра, и звезды сошли со своих орбит, вечность обратилась в линию и беззвучно выгнулась, выпустив из себя одну минуту – минуту между поцелуем Иуды и словами Иисуса, угрожающую расшириться в жестокую и неумолимую вечность. Между Иисусом и Иудой происходило что-то, что должно было быть понятным только им двоим, но Иуда пока ничего не понимал, он ощущал только темный леденящий страх, сковывающий его разбитое сознание.

– Целованием ли предаешь Меня, Иуда? – прозвучал далекий и страшно близкий голос из бурлящей беззвучно вечности.

И действительный мир вдруг обезумел и взорвался шумом, и этот шум безжалостно залил уши Иуды. Запрыгало вокруг пламя факелов, слышался лязг оружия и чьи-то крики. Иуда видел, словно во сне, как Петр выхватил меч и, сильно размахнувшись, вяло и слабо опустил его на кого-то, и тот вскрикнул от боли. Иисуса уже не было рядом с Иудой.

– Уберите мечи, – прозвучал Его умиротворяющий далекий голос.

Иуда видел, как Иисус лечил ухо служителю Храма Малху, которое повредил меч Петра, как схватили затем Иисуса, как бежали испуганные римскими мечами ученики, как какая-то светлая голая фигура большими прыжками скакала по склону небольшого холма, спасаясь от римлян. Факелы стали удаляться, и лунный свет овладел Гефсиманским садом.

И остался Иуда один – слабый, потерянный, беспомощный, оглушенный своим внезапным сиротством, к которому он сам так стремился. Он стоял долго: шли минуты, а он все не шевелился и глядел в темноту опустевшего сада… Наконец ноги его ослабели, и он рухнул на колени, упал ниц в ту траву, на которой несколько минут тому назад стоял Иисус. Горячие слезы брызнули из его глаз, он с жадностью целовал эту траву и взвывал, как плакальщица на похоронах, затем мял траву и гладил ее нежно руками. Он затих. Он лежал на траве навзничь и, не мигая, глядел на луну, на темное пятно на ее светлом лике. Потом он привстал и сел на земле. Медленная, мстительная усмешка искривила его тонкие губы. Он поднялся на ноги и шагнул в лунную ночь…