Нисшедший в ад

Петр понял, что снова он не прав, как и тогда, когда обвинял Иуду в воровстве, что снова он чего-то не уразумел, и воскликнул:

– Господи! Не только умой ноги мои, но и руки мои, и голову мою.

Иисус пояснил:

– Омытому нужно только ноги умыть, потому что он чист весь; и вы чисты, но не все.

Иуда насторожился и тревога закралась в его сердце, но тут же отпустила.

Иисус всем ученикам умыл ноги, затем одел верхнюю одежду Свою. Все сели на свои места.

– Знаете, что Я сделал вам?

Ученики слушали, Иисус продолжал:

– Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите. Итак, Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Раб не больше своего господина, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, то блаженны вы, когда исполняете. Не о всех говорю, так как один из вас предаст Меня.

Наступившее молчание было таким, что тишина зазвенела в ушах учеников. Эти последние слова Иисуса прогремели для них, словно гром, настолько они были неожиданными. Сначала ученики боялись даже пошевелиться, лишь испуганными глазами взглядывали друг на друга. У Марии потекли слезы по щекам: неужели в одного из ее братьев или в нее самое войдет сатана, чтобы совершить такой ужас. Кто-кто, а она знает, что значит, когда чужеродная, враждебная миру сила вторгается в человека, лишая его разума и воли.

Петр, сидевший рядом с Иоанном, тронул его за локоть:

– Спроси, кто это?

Иуда, сидевший напротив Петра, слышал, что шепнул Петр Иоанну. Слова Иисуса поразили Иуду, хотя знал же он, что от Иисуса ничего нельзя скрыть, ведь недаром Он в последнее время ни разу не взглянул на Иуду. И все же слова Иисуса были для него, словно неожиданный удар по голове. Он побледнел и незаметная для других дрожь стала сотрясать его тело.

– Да, в самом деле: кто? – произнес Иуда, но голос ему изменил и дрогнул. Правда, никто этого не заметил. Кроме Иисуса.

Тем временем Иоанн задал этот вопрос Иисусу, потому что страх и ужас учеников, что это, может быть, именно он, уже стали нестерпимы.

– Сейчас Я дам вам Причастие Свое, но тот, кто почувствует соль, тот и предаст Меня. Но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается, лучше было бы этому человеку не родиться. А теперь Мое Причастие вам: хлеб – это Тело Мое, а вино – Кровь Моя.

Иисус преломил еще один хлеб и каждому из учеников дал кусок, предварительно обмакнув его в вине. И каждый из учеников, ощущая, что кусок его не солон, радовался, что не он – предатель Учителя. Никто из учеников даже и не заметил, когда Иисус опустил кусок в блюдце с солью. Даже Иуда, усиленно следивший за руками Иисуса, понял все лишь тогда, когда кусок уже был во рту его, и соль обожгла ему губы и язык, а сердце его стукнуло так, что чуть ребра не выломало. Только тогда бледный, серый, как соль на блюдце, Иуда широко раскрытыми испуганными глазами взглянул на Иисуса. Впервые за последние дни взгляды их встретились. Это была самая страшная минута в жизни Иуды. Взгляд Иисуса был спокоен, но полон печали. Они смотрели в глаза друг другу всего несколько секунд. Но словно время остановилось между ними, стало иным, и бестелесная сущность Иуды предстала перед Иисусом.

– Почему Ты не остановил меня? Ведь Ты же все знаешь! Почему Ты не выдал меня Своим ученикам?

– Ты сам должен сделать выбор. У тебя еще есть выбор: Я умыл тебе ноги, и ты имеешь часть со Мной, – был ответ.

– Выбор? Предать или не предать Тебя? Ты знаешь, что я ненавижу Тебя. Я давно сделал свой выбор. Моя ненависть сделала этот выбор за меня.