Нисшедший в ад

– Я наказал Его, – сказал Пилат в толпу. – Се Человек!

– Распни Его!

– Царя ли вашего распну? – зло прокричал Пилат и окинул толпу бешенным взглядом.

– Нет у нас другого царя, кроме кесаря, – кричали.

Собаки проглотили кость и требовали большего.

– Отпусти нам Варавву.

– Принесите мне воды, – грозно, но сдержанно сказал Пилат сквозь зубы.

Секретарь пошел по воду. Пилат вновь ощутил жар во всем теле, словно внутри него разожгли костер. Мелкая дрожь сотрясала Пилата. Он чуть заметно покачнулся и в голове его стрелой пронеслась мысль: «Призрак где-то рядом».

Толпа молчала, она ждала. Вскоре секретарь вернулся с большой чашей, наполовину наполненной водой. Пилат вымыл руки и, подняв их вверх и повернув ладонями к ненасытной толпе, сказал:

– Я умыл руки перед солнцем: в крови Этого Человека я неповинен, увидите, – сказал Пилат сдержанно, но глаза его пылали бешенством и лихорадочным огнем.

Толпа взорвалась ликованием.

– Да падет Его кровь на нас и наших детей, – смеялись в толпе.

Пилат уже этого не слушал. Он вышел на балкон с колоннами и продиктовал секретарю приговор. Он утвердил приговор синедриона: повинен смерти. И отпустил Варавву.

Глава 27. Чаша – Святой Грааль

Палачи и легионеры суетились, укладывая в повозки веревки, бревна для крестов, гвозди, молотки. Перекладины к крестам лежали на земле, их надлежало нести приговоренным к смертной казни. Было восемь часов утра, когда привели троих обреченных на казнь. Их заставили взять перекладины к крестам и погнали их впереди медленно двигавшихся повозок с приспособлениями для казни. Работы предстояло много, поэтому и палачей было несколько. Глашатаи в это время выкрикивали приговор преступникам на трех языках: еврейском, греческом и латинском, и любопытных людей, толпившихся по обеим сторонам улицы, по которой должно проходить скорбное шествие, уже теснили к домам закованные в бронзу и железо кентурии.

В этой толпе были многие, кто знал Иисуса, кому Он помог, здесь были и ученики Его. Ждали недолго, вскоре показалось на свободной от толпы дороге и самое шествие. Ученики увидели, что Иисус идет, едва передвигая израненные ноги и сгибаясь под огромной тяжестью перекладины. Они видели, как несколько раз Он упал на камни настила, а легионеры, сопровождавшие шествие, били Его, чтобы Он шел дальше, видели, как один раз какая-то женщина прорвалась сквозь оцепление к упавшему под непомерным грузом Иисусу с такой стремительностью и так для всех неожиданно, что ее никто не успел задержать, и она вытерла Ему лицо своим платком. Наконец легионерам надоело это медленное шествие, надоели эти непредвиденные остановки, и двое из них вытащили из толпы какого-то здоровяка и заставили его нести перекладину Иисуса. Но и здоровяк с трудом нес ее. Позже говорили, что перекладина эта сделана была из бревна, долго пролежавшего в воде какой-то купальни, потому-то перекладина и была такой тяжелой.

В то время, когда шествие двигалось к Голгофе, к горе, находящейся за стенами города и служившей долгое время для римских казней, Пилат, сидя все в том же кресле, в котором он сидел, когда судил сегодня утром Иисуса, обдумывал одно предприятие. В его голове все складывалось настолько хорошо, что он, будучи человеком деятельным, решил прежде кое-что уточнить и проверить. Пилат кликнул слуг и коротко приказал:

– Приготовьте мне коня.

Слуги бросились выполнять приказание прокуратора, а через полчаса Пилат мчался по опустевшим улицам города (все были уже в долине у подножия Голгофы) к дворцу бывшего первосвященника Анны. Пилат чувствовал, что роль Анны в этом деле была значительной и во многом он виновник. С отвращением и злобой думал Пилат об Анне, гнев в нем глухо кипел. Но во дворце Анны Пилата не приняли, доложили, что Анна уехал, а куда, никто не знает. Пилат знал, что это ложь: Анна, погрязший в подленьких своих пороках, никуда не выезжал уже несколько лет. Тогда Пилат повернул своего коня к дворцу Каиафы. Тот оказался в своем дворце, и так как ему самому очень не терпелось узнать все подробности дела, то он тотчас принял прокуратора. Пилат оставил во дворе двух сопровождавших его конников из сирийской алы, а сам вошел во дворец, последовав за темнокожим слугой-ливийцем.

Даже летом редко бывает такой жаркий, душный, невозможный день, какой был четырнадцатого нисана в этом году, но в той комнате, в которой первосвященник принял прокуратора, было свежо и прохладно от двух симметричных поющих фонтанов.