Быстро содрав с него целлофановую обертку, я бросился расставлять в комнате стулья, чтобы получился танк.
Я был на седьмом небе от такого подарка.
Такой игрушки я ни у кого не видел. Наверное, заграничная. Вот только откуда ее папа достал?
Ух! Здорово было подныривать под люк с пистолетом и неторопливо поднимать головой пластмассовую крышку.
Я уже представлял, как завтра возьму эту игрушку в детский сад, но вошедшая мама сказала мне, что это не игрушка, а сидение для унитаза.
После этого я сидел перед телевизором, смотрел мультики и думал – неужели можно так глупо использовать вещи!?
А потом появился ты…
– А потом появился ты…. – сквозь зубы цедит братец.
По его брезгливой физиономии видно как он этому был рад.
Понятное дело – откуда-то внезапно появился конкурент на конфеты и игрушки, а главное на мамину и папину любовь.
Раньше он мог вертеть ими как угодно. Он был центром внимания – пупом земли, а тут появился второй орущий пупок, и у всех раздвоилось внимание.
Братцу тогда было четыре года, и он очень обиделся, что купили еще одного ребенка. Ну ладно, он понял бы, если бы родители завели собачку или кота, но зачем им этот маленький слюнявый уродец?
Я подозреваю, что братец был бы не прочь, пока еще не поздно выкинуть меня на помойку. Но в то время он был слишком мал, что бы самостоятельно принять такое судьбоносное решение.
Он не ошибся по поводу меня.
Я оправдал его худшие подозрения.
Я хотел играть только в его игрушки, и мне обязательно была нужна именно та игрушка, с которой он в это время играл. Я ныл и канючил как профессиональный попрошайка и, конечно же, сильно ему досаждал.
Братцу тогда еще не прописали таблетки от жадности, и он не обучался всякому там этикету. Он просто грубо отпихивал меня или давал щелбан.
Понятное дело я начинал орать и плакать от такой несправедливости. Прибегала с кухни мама, и братец, покраснев от злости, от нее получал.
Нас разводили по разным комнатам с разными игрушками. Я шмыгал сопливым носом, успокаиваясь, и во что-нибудь играл.
Вскоре мне надоедало возить по кругу машинки и паровозики и, убив всех солдатиков в кровавой битве, я тихонько, тихонько подойдя на цыпочках к двери, ее открывал.