Живи и давай жить другим

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нечистая совесть, Луи? А это всего лишь я. Вижу, вы уже тут обосновались.

– Хотите сказать, что я сижу на табурете? В этом смысле да, обосновался.

– Еще часок терпения, а потом еще часок – и конец вашим страданиям. И наблюдательный пункт у вас тут отличный.

Он побожился, что никто меня не увидит, потому что окно с другой стороны зеркальное. После чего удалился, чтобы забрать из морга гроб и встретить Афру.

Через десять минут Хюммел появился в задней двери траурного зала, таща за собой на катафалке мой гроб. Зрелище не внушало большого почтения. Он неуклюже маневрировал катафалком, пока не установил гроб в нужном месте, и снова исчез. Через минуту вернулся и водрузил на него два садовых растения, украшенных лентами, но с моего наблюдательного пункта я не мог прочесть, что там было написано. Выглядели они довольно убого.

XXIV

Я ужасно переживаю из-за Сторма. Он еще слишком мал, чтобы оставлять его дома одного. Один раз я попробовала, а он нагадил на диван и разодрал шторы.

Я позвонила господину Хюммелу, спросила, можно ли взять Сторма в траурный зал. Во время церемонии нельзя, но до и после – без проблем.

131

Я ждал появления Афры. Не то чтобы я сожалел о своем решении, но меня все-таки трогало ее горе. Хюммел зашел сказать, что она придет минут через десять. Я заерзал на своем табурете.

Чуть позже внизу у лестницы раздался звонкий лай и скулеж, и я услышал голос Афры:

– Наверх нельзя, Стормик, что ты творишь? Иди сюда!

Лай не утихал.

– Что такое, Сторм? Что с тобой? Хочешь заглянуть наверх?

Я слышал, как она поднялась на несколько ступеней под жалостные причитания Хюммела:

– Нет, нет, нет, наверх нельзя. Там… кругом стекло… И колючки… И отрава… для мышей.

И тут Афра, вероятно со страху, слишком сильно дернула за поводок, потому что я услышал, как что-то скатилось с лестницы, в сопровождении пронзительного лая и воплей Афры:

– Стормик, малыш, ты поранился?

Это было первое потрясение за день.

132