– Нечистая совесть, Луи? А это всего лишь я. Вижу, вы уже тут обосновались.
– Хотите сказать, что я сижу на табурете? В этом смысле да, обосновался.
– Еще часок терпения, а потом еще часок – и конец вашим страданиям. И наблюдательный пункт у вас тут отличный.
Он побожился, что никто меня не увидит, потому что окно с другой стороны зеркальное. После чего удалился, чтобы забрать из морга гроб и встретить Афру.
Через десять минут Хюммел появился в задней двери траурного зала, таща за собой на катафалке мой гроб. Зрелище не внушало большого почтения. Он неуклюже маневрировал катафалком, пока не установил гроб в нужном месте, и снова исчез. Через минуту вернулся и водрузил на него два садовых растения, украшенных лентами, но с моего наблюдательного пункта я не мог прочесть, что там было написано. Выглядели они довольно убого.
XXIV
Я ужасно переживаю из-за Сторма. Он еще слишком мал, чтобы оставлять его дома одного. Один раз я попробовала, а он нагадил на диван и разодрал шторы.
Я позвонила господину Хюммелу, спросила, можно ли взять Сторма в траурный зал. Во время церемонии нельзя, но до и после – без проблем.
131
Я ждал появления Афры. Не то чтобы я сожалел о своем решении, но меня все-таки трогало ее горе. Хюммел зашел сказать, что она придет минут через десять. Я заерзал на своем табурете.
Чуть позже внизу у лестницы раздался звонкий лай и скулеж, и я услышал голос Афры:
– Наверх нельзя, Стормик, что ты творишь? Иди сюда!
Лай не утихал.
– Что такое, Сторм? Что с тобой? Хочешь заглянуть наверх?
Я слышал, как она поднялась на несколько ступеней под жалостные причитания Хюммела:
– Нет, нет, нет, наверх нельзя. Там… кругом стекло… И колючки… И отрава… для мышей.
И тут Афра, вероятно со страху, слишком сильно дернула за поводок, потому что я услышал, как что-то скатилось с лестницы, в сопровождении пронзительного лая и воплей Афры:
– Стормик, малыш, ты поранился?
Это было первое потрясение за день.
132