Норби

— А вот туфли, мсье, вы шили сами, причем у очень хорошего мастера. Вероятно, на распродаже ничего подходящего не нашлось.

Я кивнул, сообразив, что попал куда надо.

— Задача такая. Я не хочу выглядеть американским чучелом. Пусть чучело будет французским, скажем, из провинции. Это возможно?

На этот раз я говорил без всякого акцента, по крайней мере, мне так показалось. Аккуратный мсье прислушался и покачал головой.

— Едва ли. Но канадец из Квебека из вас выйдет отменный. Кстати, рядом хорошая парикмахерская, она вам тоже понадобится.

Помолчал немного, вновь улыбнулся.

— Но если будете молчать, мсье, сойдете и за провинциала. На улице, в толпе, в кинотеатре.

Я достал бумажник.

— Приступайте!

7

С закрытыми глазами было легче. Гимназист сидел прямо на траве, отгородившись спасительной темнотой от всего мира, и пытался понять, что не так — с миром, с войной, с ним самим. Ничего не получалось, память молчала, отделываясь маленькими почти ничего не говорящими обрывками.

Начало войны, класс, бледное лицо учителя, его срывающийся голос. Он, Антон Земоловский, за второй партой. Нет, не за партой, все вокруг стоят. А кто рядом? Кто впереди? Память молчала. Лицо учителя (кажется, словесник) проступало, словно из густого тумана. Незадолго перед этим гимназист с ним поспорил, только о чем? А вот правительственное сообщение не забылось. Миролюбивая политика Речи Посполитой, провокации на границе, ничем не обоснованные претензии Москвы, вероломный удар на рассвете. Он тогда еще подумал. Нет, не помнит!

Первые вражеские самолеты над Белостоком. Он в школьном дворе, вокруг спорят о том, чьи это машины, потом — запоздалая сирена воздушной тревоги, чей-то крик «Не бежать! Не бежать!». Но они все-таки побежали. Куда? Убежище на соседней улице, в подвале кинотеатра. Как назывался кинотеатр?

Но не это самое страшное. Без мелких подробностей можно обойтись, потом сами вспомнятся (кинотеатр «Колизей»!), но почему он не помнит себя самого? Имя и фамилия звучали, словно чужие. А ведь документы его собственные! Лицо он пытался разглядеть в ручье, когда умывался, потом пан подпоручник внимательно разглядывал фотографию. Значит, он действительно учился в гимназии, жил в Белостоке. Где? С кем? Откуда он родом? Друзья, одноклассники, соседи, родители, наконец? Почему сходу вспомнил стихи Пушкина? Родной язык. Нет, не русский, хотя чем-то похож.

Антон Земоловский вдруг понял, что случилось. Память — зеркало. На первом плане сам человек, рядом те, кто рядом с ним и в жизни. Все прочее — фоном, фреской, уходящей в Прошлое.

Его стерли! Тряпка с едкой кислотой безжалостно уничтожила изображение, оставив лишь края, непонятные фрагменты — такие, как ощущение тяжести в руках, когда он стрелял из немецкого карабина 98k. Упражнение № 1, одна мишень, три дистанции. Его тогда похвалили.

Нет, ничего не понять, ничего толком не вспомнит! Зеркало стерли.

И ничего никому не объяснить. Контузия? Но при контузии кружится голова, человек теряет координацию, а он хоть и с трудом, но прошагал несколько километров. Тело болит, но это просто ушибы, только рана на голове, однако не слишком серьезная.

— Где тут шпион!

Густой тяжелый бас грянул, словно с небес.