Сейчас мы можем мобилизовать десять миллионов храбрых парней, и они будут сражаться, а не плакать и жечь повестки. Но всей силой мы не ударим, есть еще Тихий океан. Значит, кто-то должен сделать половину работы за нас. Адди-ефрейтор вполне подходит, особенно если сцепится со Сталиным, и фронт покатится к Уралу. Гитлер хорош тем, что уже сейчас он — пугало, исчадие Ада, воплощение зла. Такой сукин сын нам и нужен. Пусть строит свои «кацеты» от Бискайского залива до Волги, пусть депортирует евреев! Наших парней встретят, как освободителей, никто не спросит, что они делают по другую сторону Атлантики.
Надо писать другой Конспект. С Польшей не вышло, Вермахт и РККА не встали лицом друг к другу на ее костях, французы (и Адди-барон) достали из рукава крапленую марсианскую карту. Требуется придумать что-то иное, вот только заниматься этим придется уже не мне.
И — ладно. В Монтане на бензоколонке будет что вспомнить. Вот только сны станут сниться скверные. Самый страшный — я звоню Консулу и называю имя Анна Фогель, именно она командовала группой, атаковавшей колонну, где находился его брат, Уолтер Квентин Перри. Консул будет счастлив, а я избавлюсь от лишнего и очень опасного свидетеля. Кто выживет, тот и окажется прав, когда к стенке припрут, не мною придумано.
От всех остальных Анна скроется. Но не от меня.
— Анна! Когда мы отсюда выберемся, ты должна исчезнуть — сразу, никого не предупреждая. Не откликайся ни на какие вызовы, не встречайся ни с кем из старых знакомых. И не верь никому, даже мне.
— Исчезну. Но почему «даже»?
6
Знакомая просека ничуть не изменилась. Тот же столб с цифрой «4», те же поваленные деревья. Несколько дней назад он вел по ней отряд Орловского, теперь вернулся, единственный из всех. Вода невидимой реки плеснула в лицо, рассыпаясь прозрачными брызгами.
Антек обернулся.
— Здесь! Но я бы из леса не выходил.
Главный Янки буркнул нечто непонятное, вроде как, не учи ученого, и взялся за профессора. Отозвал в сторону, что-то принялся объяснять. Говорил по-французски, но слово «такси» в переводе не нуждалось. Господин Бенар закивал, склонился над своим чемоданчиком.
Антек ничуть не удивился. Американцы — они такие, не только в лесу, посреди Сахары в такси разъезжают. Кто-то из земляков всерьез уверял, будто в Америке улицы золотом мостят.
Кто? Когда? Память молчала.
Подошла фройляйн Фогель, взглянула странно, достала пачку сигарет с цыганкой на картинке.
— Вредная привычка, — пояснила. — Поздно начала, а бросить не могу.
Теперь она была совсем не такая, как в стреляющем лесу, словно постарев сразу лет на пять. Щелкнула зажигалкой, затянулась, потом присела на траву. Кивнула. Бывший гимназист понял и пристроился рядом. Успел подумать, что пороховой дым хоть и гадкий, но все же не такой, как табачный, когда девушка внезапно повернулась.
— Тебе как, сразу или вежливо и с подходом?
Снова на «ты», как будто они в бою.
— Как хотите, фройляйн. Знаете, что пнем по сове, что совой по пню.
— Тебе осталось жить меньше месяца. Профессор Бенар посмотрел результаты анализов. То, что дела плохи, ты, по-моему, и сам чувствуешь.