Капалик и казачий патруль

Сначала Алик старался запомнить увиденное и повторял это мысленно, чтобы не забыть. Но потом понял, что пока он повторяет первые начальные впечатления, он упускает то, что происходит вокруг него. Он вспомнил, как мама сказала ему однажды, когда он ни как не мог выучить домашнее задание по химии: «Относись к этому легко, как если бы ты читал художественную книгу, а не учебник. Тогда все твои формулы встанут в ряд как герои в приключении, и ты быстро всё запомнишь». Вот и сейчас Алик применил этот принцип. Он просто смотрел и старался не пропускать того, что творилось вокруг. Он снова подметил, что отряд работает слаженно, как хорошо настроенный механизм. Разговоры практически отсутствовали. Алик наконец-то понял выражение Суворова «Казаки – это глаза и уши армии». Казаки смотрели и слушали, точнее прислушивались. Казалось, они на охоте и зверь где-то рядом. Напряжения нет, только собранность и концентрация.

Добравшись до границы соседнего размещённого также в дубраве лагеря казачьего патруля, Алик быстро понял, что он мало отличается от того, где они волею судьбы жили с сестрой.

Казачьи войска обладали единой военной системой, прослеживаемой в любом шаге, который делал каждый чин от казака до атамана. Слаженный механизм подкреплялся выучкой с малолетства. Кони и люди росли, как единое целое. Как теперь знал Алик, когда мальчик в казачьей семье рождался, едва он начинал ходить его сажали на лошадь. И едва он подрастал, чтобы самостоятельно держать уздечку ему дарили молодого жеребца, который рос и обучался вместе с ним. Поэтому более гармоничной боевой единицы сложно было себе представить. Конные казаки выглядели особым родом лёгкой конницы на фоне общей войсковой кавалерии. Они были на передовой. Занимались разведкой и устраивали завесы для перемещения основных родов войск. Они осуществляли вылазки, рейды и другие элементы ведения «малой войны».

Находясь сейчас в этой среде, Алик осознал то, что рассказывал инструктор по обучению верховой езде про особый тактический приём называемый «казачья лава», где при атаке боевой порядок в несколько шеренг нападал разомкнутым строем с сомкнутым резервом-маяком в глубине. Резерв-маяк поддерживал атакующую лаву и в случае неудачи противостоял преследующим или пытался обмануть противника касательно количества нападающих, «маячив» в разные стороны. Пообщавшись побольше с казаками в пути, Алик усвоил для себя, что лава, это универсальный боевой порядок, который применяли и для встречного боя и для отступления. Так заманивали врага в ловушки или проводили разведку боем. А манёвренность боя в таком построении была необычайно высока. Лава легко разворачивается и перенацеливается на вдруг обозначившееся слабое звено противника. Управление осуществлялось поднятой над головой атамана шашкой, а командующие отдельных групп уже перенаправляли их по своему усмотрению. Успешность управления этой бесконечной импровизацией заключалась в доскональном понимании и осознанном исполнении каждым казаком требований атамана и физической подготовкой. Такая извивающая армада наводила страх и ужас на любого противника. А также именно эти конные казачьи патрули выбирались для временных задач типа охраны высшего командного руководства или сопровождения верховного жречества в их перемещениях. При общей мобилизации казачьи патрули пятикратно увеличивали регулярную армию Гордарики, состоящей из земельных князей с войском, управление над которыми осуществляли верховные жрецы, с центром сосредоточения в Граде на Волхове.

Ещё одно откровение для себя получил Алик, увидев, что казак демонстрирует двойственность своей натуры. Казак не боится смерти. Он живёт каждую минуту как последнюю. Казак был и весел, и грустен, и забавен, и молчалив почти одновременно. Эти люди, постоянно смотревшие в глаза смерти, умели ценить каждую каплю радости. Алик чувствовал, как он наполняется этой могучей силой, всё теснее погружаясь в обхватывающий его мир сородичей.

Пребывание в соседнем лагере длилось менее суток. Отряд выходил из своего лагеря рано утром и вечером достигал границ соседнего патруля, где находился до обеда следующего дня, обмениваясь информацией о происходящем на их контрольных участках. Затем патруль выступал в обратный поход с ночным привалом в лесу и возвращался к себе утром третьего дня.

Ночной привал не страшил Алика, но чувство первобытного страха, обусловленного потенциальными опасностями, ждущими в диком лесу, не отпускали ни на мгновение. Ему казалось, что лес следит за каждым его движением. Алик сам всё больше походил на смотрящего и слушающего казака, стараясь не упускать малейших изменений.

– Первый поход, это испытание духа и посвящение казака, время пробуждения его родовых инстинктов, – сказал Харлан, когда они обедали в трапезной по возращению в свой лагерь.

– Я это понял, когда провёл обе ночи похода, не сомкнув глаз, – ответил Алик.

– Ответь мне без утайки, ты ведь с сестрой не капалики, так? – неожиданно спросил Харлан.

Лицо Алика моментально вытянулось от удивления. Он не мог врать наставнику и лишь кивнул, ожидая своей участи.

Глава 10

Брат и сестра снова находились под стражей. Их обвинили в том, что они лазутчики и оставалось только догадываться, почему их сразу не убили. В этот раз палатка была потеснее, в ней хранился скарб семьи Харлана.

– Они передовые разведчики, поэтому мы им нужны живыми, – сказал Алик.

– Но, что мы можем им рассказать, – сокрушённо сказала Капа и добавила:

– Коин говорил, что казаки не пытают пленных. Противников убивают в бою, приговаривая кто пожалел врага, у того жена вдова. Либо берут под стражу и отвозят верховным жрецам, если казачий круг разделился во мнении.

– Надеюсь, жрицы тоже никого не пытают, – ответил Алик.

– Н-да, может быть, всё удачно складывается и мы, попав к жрецам, сможем вернуться домой, если они, конечно, не будут истязать нас до смерти, – горестно сказала Капа.

– А может нам сбежать вовремя пути, – сказал Алик.

– Сбежать куда? – спросила Капа, и они оба погрузились в размышление, о грядущем повороте судьбы.