– Лейбористы лезут наверх, – без особой радости доложила Лиза Вторая. – С одной стороны – нехай. А то у нас сейчас экономика и политика хромают. Как думаешь, Иван? Пропустить их?
– Ну, а чего? – задумался Ваня. – Консерваторы же весь бардак и наколбасили. Порулили, подпортили авторитет твой, Лизавета, в мире. Я перетолкую я Ягой да Кощеем. Решим вопрос.
Баба – Яга, летавшая поверх голов их, приземлилась рядом с Иваном и шепнула.
– Скажи, что уже согласовал. Лейбористы поправят дело. Гарика пусть премьером посодют. Вильсона. Тогда попрёт всё с Божьей, тьфу на него, помощью. Да и мы подсобим. Лизавета – баба нормальная. Чего не помочь?
Тарахтели о делах насущных Ваня с Елизаветой Второй на скамеечке Грин Парка, прямо напротив дворца возле памятника с беломраморным и позолоченным оформлением бывшей королеве Виктории.
– Ты, мамка Лизавета, протолкни в премьеры Гарри Вильсона. Я уже посовещался с Высшими силами. Он потянет лямку, – Иван поднялся. – Чего надо будет – знаешь как меня позвать. В дурдом звони. В храм наш. Давай номерок телефона новый тебе на ладошке напишу. Потом внёсёшь в поминальник особо важных персон. А мне в Зарайск пора. Коммунизм завтра с обеда начинаем строить. Как обещал. Герцогу привет.
И мгновенно увидел отражение своё в цветастом окне храма-дурдома.
– Не трясло? – спросила Баба-Яга. Опять черенок на метле потрескивает. Менять надо. Слышь, Вань, мы с тобой якшаемся давно уже. Вроде даже подружились. Так ты зови меня не потусторонним именем, а правдашним. Как я тебя. Зовут меня Маргарита. Маргарет – по английски. Я оттуда. Сто сорок две тыщи лет назад родилась у парочки чертей. Фамилия моя Тэтчер. Короче, можешь звать просто Марго или Маша. Дело хорошее сделали сегодня. Я тоже немного посижу премьер министром. Но позже. Лет через пятнадцать. И посижу премьером до девяностого года. Я ж консерватор по натуре. Много чего натворю. Не люблю людей. Таких честных дураков как ты маловато будет. А остальные – козлы. Вот и «отосплюсь» на них, блин. Правда, пока просто некогда. Мировых проблем невпроворот. Теперь вот и коммунизмом с тобой займёмся. Но, ладно, прощевай до завтра. До обеденного перерыва. И начнём с колхоза «Ни свет, ни заря».
– А можно мы с мужиками моими, Гришкой да Олежкой, разделяться не будем? – спросил без особой надежды Иван. – Втроём же это аж три целых дурака получится. Облегчит мыслительные процессы.
– Да какой базар! – улетая, крикнула Марго- Маша. – Пацаны они нормальные. Завтра обойдём колхоз, осмотримся, прикинем всё, найдём живых, председателя из пивной выдернем и составим план ускоренного превращения этой дыры в рай земной. Хотя не люблю я рай вообще. Ад – это моё!!!
Сел Ваня на крылечко церковное и перекрестился автоматически.
– Значит это не сам я крестом осенился. Господь, видно, рукой моей двигал, – обрадовался Ванёк, который про Бога вообще ничего не понимал. – Надо же. Значит, похоже, и он помогать будет. Ну, а с божьей поддержкой да с силой нечистой силы мы тут такое закрутим!
Сзади заскрипела дверь полутонная и в щель просунулась голова протоиерея.
– Ванька, давай бегом сюда! – по бородатому лицу его гуляла тень испуга. – Там буза началась в мужском отделении. Один чудик, понимаешь, восстал против строительства коммунизма. Соломонов Микола, который от алиментов тут прячется. Говорит, что сразу надо делать в СССР капитализм. Весь мир, говорит, процветает от капитализма. И я буду процветать. Алименты стану платить с прибыли от бизнеса. Вот ведь сволочь какую мы пригрели, Ванёк. Змею – удава. Обещает на нас жалобу в ЦК написать. Будто мы слова Никиты Сергеевича на съезде ни в грош не ценим. Гад!
– Ладно, иди, отец Симеон, ещё пяток минут подумаю тут о своём, а потом мозги ему отремонтирую.
И стал Иван детство кусочками воскрешать в памяти. Когда носился он по Грин парку и бегал слушать как поёт колокол часов Биг Бен. Как сидел он после этого на той же самой ступеньке церкви Зарайской, живой тогда ещё, и мечтал стать Господом Богом, чтобы Землю привести в порядок. Чтобы люди любили друг друга, не знали войн, не завидовали и не жадничали. У Господа не получалось почему-то всё это.
– Ничего, – сказал он себе, поднялся и пошел к двери. – Вот построю я коммунизм и Бог сам от радости день креститься будет.
За дверью орали, стонали и неинтеллигентно матерились. Усмиряли, видно, алиментщика.
– Ничего. Всё, чего нет, когда-то явится, – вздохнул Иван.
И, покраснев, потянул он на себя кованную ручку на дубовой двери.
ebooksa