Глава девятая
Советский фонд Мира сам по себе был маленьким клочком натурального коммунизма в социалистическом СССР. С самого начала жизни своей. С 1961 года. Такой малёхонький цветущий миллионами купюр оазис в суровой пустыне раскалённой социалистической отчетности за самую последнюю, топтаную каблуками на улице, копейку. Кругом свирепствовали непредсказуемые пУгала директоров и бухгалтеров. Всякие комитеты всевозможного контроля. От партийного до народного. Они трудились, как опытный ГАИшник, который никогда не отпустит жертву, если она неправильно себя поведёт. Гаишник всегда найдёт в машине неправильно закрученную гайку или недополированный до блеска металлический номер, если шофёр поведением неласков к нему будет. И влепит ощутимый штраф. Расхитителей и растратчиков казны государственной вылавливал шустрый Отдел Борьбы с Хищениями Социалистической Собственности, он же в простонародии – ОБХСС.
Работающий с деньгами народ вздрагивал и проливал пот холодный от одного только упоминания конторы «горфинотдел» и пробовал даже наложить на себя руки, когда слухи доносили до него убийственную весть о грядущей комплексной ревизии, куда вставлялось по человечку из каждой карающей организации. Если проверяющих недостаточно почётно и не благоговейно встречали – беда сваливалась на головы начальства как увесистый молот на наковальню, расплющивая всмятку то, что было между ними. И, напротив, у приветливых и обожающих всякие проверки начальников и экономистов не мог найти ничего даже профессор раскрытия микроскопических финансовых отклонений. Любящего ревизии и ревизоров начальства с его мудрыми бухгалтерами было много. Да почти все любили руку карающую. Потому находились они формально в стране социалистической, но жили как бы при коммунизме. Страну разворовывали технично, в нерушимой дружбе с контролёрами, и для уважающих себя начальников не воровать было унизительно, просто позорно перед коллегами-руководителями и даже родными семьями. В конце 1964 года, после «съедения» соратниками по партии Хрущёва, бояться стало вообще некого и нечего, поскольку Леонид Ильич Брежнев был гуманистом и страстным ценителем всего глобального. Строились всевозможные гиганты всего, что гигантизма и не требовало. Простой народ при нём зажил лучше. То есть ему стали давать немного больше. Так и замечательно.
Кроме этого население и не желало ничего, поначалу даже на подпрыгивающие цены никто особо не обижался. Продолжали с весёлым энтузиазмом растаскивать социализм фрагментарно до полного обнищания к середине семидесятых.
А партия наша просто не могла не умиляться грандиозным увеличением всего, что имеет цену. Поскольку в середине шестидесятых, в то время, о котором я пишу, рыночная стоимость всего сотворённого коммунистами подпрыгнула почти на пятьсот процентов. Только промышленность наклепала всякого разного в пять раза больше, чем при Хрущёве. И сельское хозяйство разбогатело почти втрое. Глядя на всё это благолепие с обратной стороны, любой дурак, не обделённый до предела мозгами и желанием жить по-коммунистически, соображал, что чем больше стало всего, тем больше можно стырить. Было бы куда складывать! И вот в это время «Великого подъёма» всего маленького и тихонько звенящего стало ещё меньше, а грандиозных электро и атомных станций, нефтяных монстров, необъятных комбинатов и производителей всего для войны – очень много. Деньгами они были затарены по самое «не хочу». Только что входы к их воротам не выстилали рублями и четвертаками. И цель – стыбздить всё, что можно – наплодила множество невинных с виду средств, которые, конечно, цель эту легко оправдывали.
Это отступление сделал я для того, чтобы далее читателю понятнее была суть описываемой сюрреалистической фантасмагории, в которой утрированы только наши люди, потусторонние силы и их «чудеса». А всё прочее от реалий того и сегодняшнего времени не отличается практически совсем.
Ну так вот. В конце августа шестьдесят четвёртого, 26 числа и стартовало в Зарайской области созидание коммунизма. После хорошего совместного обеда в обкомовской столовой всей бригадой «революционеров».
– Ну! – поднял пустой бокал отрезвлённый нечистой силой секретарь Максим Червонный-Золотов. – Благое, мирового значения, эпохальное замесили мы, друзья, дельце. Можем закономерно остаться навеки во всемирной истории.
Но можем и загреметь на зону или кичу разных степеней строгости. Некоторые, не дай КПСС, могут и под «вышака» влететь. Опасностью быть непонятыми и осужденными попервой, пока до всех не дойдёт светлый наш порыв, чуть ли не каждый шаг чреват. Кто в смятении и неверии – без последствий могут спрыгнуть сейчас с поезда. Пока он не тронулся.
Все хрустально чокнулись армянским с пятью звездами, сглотнули и дружно, по очереди сказали каждый своё. Но мысль была едина – «С нами Ленин, Господь бог и нечистые силы небесные. Вместе на дело идём, вместе его и вскипятим. Нет среди нас пугливых. Мы – бухгалтеры, своё отбоялись. А мы дураки круглые, знать не знаем, что оно такое – перепуг. А я, профессор географии, до сего момента жив, хотя в учебнике для восьмого класса забыл нарисовать на карте Австрию, Лихтенштейн и Ватикан, а Францию разместил вдоль Берингова пролива. За учебник мне и дали профессора, хотя я в нём по пьяне вообще не вспомнил про Ненецкий автономный округ. Из моих слов всем ясно, что я готов идти в любой конец до его конца? Ну, тогда и шарик земной в наши надёжные руки. Ура!»
Аплодисменты стихли только после слов Червонного-Золотова:
– А теперь трём рты салфетками, сшибаем крошки и крем от тортов, да пакуемся в приличном виде в обкомовский автобус и убываем на место происшествия будущего чуда – в колхоз «Ни свет, ни заря». Ура, товарищи!
Выход бригады к автобусу был стремителен как боевая атака. Он сопровождался криками «ура!» и почти пьяными клятвами верности Родине.
Колхоз соорудили от города недалеко, километров за полста, но туда было легче долететь воронам, чем допрыгать зайцам. Хорошо отрихтованный автобус из обкомовского гаража хромал до него, как инвалид войны, выбравший к дому родному краткий путь через буераки, овраги, топь и разломы коры земной. После того, как из колхоза суровый председатель попёр всех, кто в церкви, переделанной под огромную пивную, пропил даже последние грабли со двора своего, он остался жить и допивать недопитое в одиночестве, всё окрест быльём поросло и тиной затянулось. Никто и не пробовал проникнуть в деревню. Жестоко пострадать на пути могло всё. От собственных ног до лошадей или тракторов. Но обкомовский автобус был покрепче челябинского трактора. Его готовили не землю родную пахать, а возить ответственные тела. Для которых природа ещё не смогла придумать преград.
А потому через пять часов движения по колдобистой поверхности, похожей на полосу препятствий для испытаний бойцов из воздушно-десантных войск, автобус притормозил возле церкви, имевшей и внутри под образами, и во дворе у стен святой обители высокие и низкие круглые столы, усыпанные старой рыбной шелухой, костями и пустыми кружками, от которых почему-то не успели вовремя отклеиться толстые зелёные мухи.
– Фиглярский! Председатель! – рука секретаря держала у рта серебристый, имевшийся в реестре необходимого шоферского оборудования, «матюгальник». Мегафон, говоря языком граждан из высших сфер. – Николай Степаныч! Выползай! Это лично я, первый секретарь обкома Червонный-Золотов.
– Да мне по колено! Хоть тень отца Гамлета! – голос пробивался из подземелья. В церкви был подвал и когда её осквернили: подпол забили до потолка бочками с пивом. – Чё приехал, Максимушка? Увольнять меня? Так хренушки! Только общее собрание могёт это зло совершить. Но нет кворума. В деревне я, шесть собак, одиннадцать кошек, чуть живой агроном и одна доярка с одной коровой. Им идти некуда. Живут в хлеву, пасутся вместе на лужочке и обе хлещут молоко как я пиво. Потому они розовые и толстые, а я…
Из подвала высунулась голова с чем-то напоминавшим лицо. Ногти Фиглярского были почти орлиными, лохмотья бесцветными, а взгляд безумца – оловянный, от которого не отражалось ничто, делал его похожим на временно воскресшего для страшных дел казнённого злодея.
Бухгалтерши, профессор и Ваня с двумя компаньонами ушли осматривать развалины колхоза, а секретарь налил председателю хрустальный стакан коньяка и потрепал его по кудрям, которые спутались до состояния недокатанного валенка.
– Заливай, Коля, в себя и вертайся назад, да дело станем обдумывать. Не увольнять я тебя решил, а наоборот, сделать славой и гордостью земли зарайской!
ebooksa