Впереди Авангарда

– Каждый человек имеет право на счастье.– Уверенно ответил Иван.– А счастье не в деньгах. Счастье- это когда все равны между собой и перед богом. А мы и так все равны. Когда ни у кого денег нет. Но когда есть деньги – то у одних их больше, у других ещё больше, а у третьих мало. Зарплаты маленькие. И кто побогаче – поплёвывает на бедных, а бедные им завидуют и ненавидят. Что, Миха и Вова, завидовать – это счастье? Или мечтать ещё нахапать лавэ, чтоб аж в сундуки не влезало – не жадность? Трястись над ними и ото всех прятать- не грех? Не алчность?

– Ты хрен нас перевоспитаешь.– Обозлился брат Миха.– Деньги – это наши мускулы. Сила. Уверенность и возможность не бояться жизни и людей. Двигатель прогресса- денежки. Всё в мире делается за деньги. И ваш коммунизм вонючий вы сами нечестно сварганили. Ни разумом, ни добротой к народу, которого социализм ограничил во всём. Никто даже собственный цех по ремонту примусов открыть по закону не может. Так вот! Вы коммунизм купили за наличные. Все страны втихаря отдербанили на миллионы, но вид делаете, будто всё это дары Божьи народу за его праведную жизнь и веру в Ленина. Козлы вы!

– Вы вон идите и народ спросите, семья королевская.– Психанул Ваня.– Когда он был счастливее!? Когда искал нелюбимую работу, только бы платили сносно, чтобы жить и не маяться? Или сейчас, когда живи, люби что хочешь, делай, что нравится и всё имей, не думая про деньги? Когда все равны в выборе желаний, вещей и потому завидовать некому и жадничать смысла нет. Деньги, бляха, это отрава замедленного действия. Всё из – за них. Ссоры, воровство, вообще преступность, ненависть к богатым и сидящим на высших руководящих должностях при власти и длинных рублях. Да пошли вы! Короли, бляха и принцы недоделанные!

Развернулся Иван и убежал из дому. Пошел ночевать в храм.

–Пустишь, дядя Афанасий? – Спросил он мрачно.

– Живи хоть всегда.– Обнял его протоиерей отец Симеон. Афанасий, в миру, Ухтомский.– Спать ложись. Завтра свежим будь. Комиссия из Москвы с проверкой нашего Коммунизма решила на неделю раньше приехать. Не терпится им.Так что- завтра будут. Ну, ну! Пусть обделаются от удивления и высочайших эмоций! Бог нам в помощь! Показать всё надо правильно.

– Покажем всё!– Ваня стал укладываться по привычке рядом с ризницей и отец Симеон его не остановил. Хотя не положено было. В настоящей- то церкви.– Пусть потом попробуют в Москве повторить наш подвиг. Да ни хрена у них не получится! Хоть они, конечно, сами – черти ещё те. Но руководители нечистой силой сейчас нам помогают.

И он стал засыпать, думая о том – выживет ли коммунизм, если такой публики как его брательники, любящие деньги, и таких как Червонный, привыкший быть выше остальных, станет много.

И в первый раз за последние годы, при уже готовом и крепком коммунизме, в душе его зашевелился и стал шустро ползать дремавший в яйце своём совершенно ненужный и лишний сейчас червь сомнения.

Глава двадцатая.

Кукушкины слёзы

Шел Ваня с утра поранее во дворец коммунистических торжеств. На встречу с любопытной комиссией из Москвы. Шел через неузнаваемый обновлённый Зарайск, который ещё три месяца назад в это время наэлектризован был движением населения в разные стороны. Нёсся народ на работу свою бегом и пешком. Ускорялись все, чтобы хоть на минуту раньше начала трудового времени влететь в проходную или в холл, где сидели вахтёры с часами. После восьми или девяти ноль- ноль ты уже выпадал из порядка инструкции и попадал в блокнот вахтёра. Три опоздания в месяц – и у тебя улетали премиальные. Злое было время ещё три месяца назад. Негуманное.

Сегодня Иван пересекал город одиноко. Никто не работал и дома с утра все занимались перемещением в домах вещей. Набрали вроде строго по потребности. Но то – ли никто потребностям своим границ не видел, то – ли ещё от социализма рефлекс не угас: «надо брать в запас. Вдруг что – нибудь перестанут продавать» Было уже так. То хлеб с перерывами пекут, то рубашки в клетку куда- то пропадают. Не говоря уже о том, на что надо было записываться в очередь и год ждать. Этого добра при коммунизме, внезапно ворвавшимся в жизнь провинциальную, было столько, что инстинкт хомяка срабатывал у всех. Брали за щеку лишнее, обычно по три штуки. На всякий случай.

Из окна большого дома бывшего главного бухгалтера бывшего завода химического волокна Зацепина вываливался диван. Кожаный. В деревянном лакированном обрамлении. Гриша Лаптев с Олежкой Мухобойским накупили таких в Австрии семьдесят тысяч штук и доставили двумя железнодорожными эшелонами. В Зарайске было тридцать пять тысяч домов. На каждый дом приходилось по два дивана. А главбуха, видно, заколдовала жена и он прихватил три. Кому не досталось – выяснить было невозможно. Никто точно не мог сказать – что у него есть и в каком количестве.

Так вот… Этот третий диван не вписался в помещение на втором этаже и его выдавил вместе с рамой оконной шкаф бельевой, польский, трёхстворчатый, с зеркалом на всю его высоту. Жена бухгалтера бегала под окном и нечеловеческим голосом умоляла бухгалтера силой воли и недоразвитой мускулатуры втянуть диван хотя бы до половины. А там и она доберётся через завалы вещей ему на помощь. Собрался народ с советами. Соседи. Уже через похожую процедуру прошедшие.

– Надо подпереть его снизу вон тем памятником Ленину.– Подкидывали они одну мысль по очереди – Он как раз три метра. Ровно под диван войдёт. И пусть пока так стоит. А когда в комнате ходить будет где – то эти же соседи придут и диван затащат. Памятник гипсовый, внутри пустой. Четверо мужиков его легко донесут и подставят. Но пока решали – кто будут эти четверо, которые приволокут статую, диван победил бухгалтера Зацепина и вместе с ним рухнул в траву. В декоративный газон. Все остались целы. Диван – потому, что сделали его капиталисты для себя. А бухгалтер свалился на самое мягкое место дивана.

– Вы, бляха, не должны жадничать при коммунизме.– Строго сказал Иван.-Много чего ещё будет привезено. И всё бесплатно. Вам что – каждому ещё по одному – два дома построить? Куда хапаете- то?

– А все ведь теперь равны!– Крикнул отдыхающий главбух.– Значит у всех всего должно быть одинаково столько.

– Ни фига! – Возмутился один сосед.– Мы – то по два взяли. А вы – сразу три. Уже неравенство.

А я лыжи не брал.– Огрызнулся бухгалтер.– Нам положено две пары. Мы не катаемся. А вы все взяли. Ну, я для уравнения количества вещей забрал диван.

Тьфу!– Психанул Ваня.– Это у буржуев главное – жадность. А коммунист обязан скромно отовариваться.