Охрим же, натянув соломенную шляпу-брыль на самые глаза, наблюдает восход. Над морем, словно огромный поплавок, крашенный охрой, всплывает солнце.
— О, ты глянь, сонечко проснулось! — по-детски удивляется Баляба.
Подбив усы рукой, оглядывается по сторонам, ища сына ослепшими глазами. Антон в это время уже стоит на бочке, что возвышается в задке брички, посматривает на Петровский шлях.
— А ну, подивись, сынок, чи едут, чи не едут?
— Едут, едут! — радостно кричит Тошка, заметив вдали другие коммунские подводы.
— Вот рыбаки! — возмущается Охрим. — Полдень стоит на дворе, а они только собрались.
Потап Кузьменко, председатель коммуны, подает голос:
— Одними бычками сыт не будешь. Сперва надо в поле снарядить людей, затем уже к морю… А ты прыткий — затемно поскакал!
Всего три брички подкатило к берегу, а шуму-гаму — будто базар собрался.
Охрим по-прежнему недоволен:
— Вот так да! Вот это рыболовы, хай вас дождь намочит! Люди уже с бычками домой вертаются, а вы только до моря дотащились. Чи кони у вас погани, чи сами такие?
Коммунары посмеиваются:
— Не ворчи, Баляба, а то молоко скиснет!
Кто-то замечает:
— Балябу не чипай, он знаешь какой? Враз тебе усы обкорнает!
Охрим смеется вместе со всеми.
— Дался вам тот ус, век бы его не бачить!..
В это время Потап Кузьменко, раздевшись догола, разбежался и — эх! — с разгону головой в воду. Когда вышел на сухое, услышал обиженный голос Балябы:
— Тэ-э-э… Це не по-хозяйски. Купаться будем, як дело зробим.
Потап отфыркался, улыбается стальными зубами, трет темной рукой по белой груди.