Последняя акция

— Что, возил с собой в Мексику?

— Зачем? — удивилась Юриной неосведомленности Полина. — Он снимал ее в студии. А потом они сделали монтаж.

— И все? Больше он ее не видел?

— Видел, — неохотно промолвила Полина. — Не раз был в гостях.

«Не его ли тапочки мне пришлись по размеру? — ревниво спросил себя Соболев и сам же ответил: — Нет, халат тогда был бы мне короток и узок в плечах».

— Он еще снял Ксюшу в какой-то рекламе, — продолжала тем временем Крылова. — Но у него не было повода мне мстить. Это глупо — подозревать Арсения! — искренне возмущалась Полина. — Он сам меня бросил, — грустно призналась она, — но мы еще иногда перезваниваемся…

— И давно он вам звонил?

— Перед моим отъездом в Испанию… — Она вдруг приподнялась, села на край кровати и обхватила ладонями лицо. — Я знаю, кто мне мстит!

— Кто? — не удержался Соболев.

— Какая скотина! Какая свинья! — раскачивалась она из стороны в сторону. — Да, это он, Ленчик. Он тоже звонил мне перед отъездом в Испанию, интересовался, с кем я оставлю Ксюшу. Скотина!

— Чем вы ему досадили?

— Обозвала импотентом и спустила с лестницы! — На Полину вдруг напал смех, перешедший в новые рыдания.

Юра не находил себе места, не зная, как ее успокоить. Но Полина успокоилась сама, она неожиданно замолчала, встала и прошла к зеркалу.

— На кого я похожа! — простонала она, расчесывая неподдающиеся волосы. — Представляю, сколько я вам сегодня доставила хлопот! Вы ведь подумали, что у меня «крыша поехала», когда я бросилась к вам в объятия? Признайтесь… — Она изобразила на своем зареванном лице подобие кокетливой улыбки.

— Да. Было немного, — признался Соболев.

— Налейте мне чаю, — попросила она, — и расскажите, что намерены предпринять вместе с вашим другом.

Юра хотел сполоснуть водой из чайника чашки, которые держал специально для гостей, но на столе их не обнаружил. Он заглянул в стенной шкаф — чашек нигде не было. Юра припомнил, что вчера из них пили Элла с Ларисой. «Не унесли же они их с собой, в самом деле?» — пожал он плечами и налил чай в стаканы.

Летние столики кафе «У Ленчика» в столь ранний час всегда пустовали. Работники близлежащих учреждений особо тут не засиживались, ограничивались покупкой бутербродов и сдобы и несли их на рабочие места, где обычно и съедали во время обеденного перерыва в кругу сослуживцев. Студенты не жаловали «Ленчика» из-за дороговизны, а завсегдатаи — рантье и коммерсанты — к этому часу еще не просыпались.

Но один посетитель все же украшал своей плотной фигурой белый пластиковый столик под голубым в черную полоску зонтом. Его постоянно красное лицо несло на себе отпечаток задумчивости. В маленьких юрких серых глазах отражался вечный расчет. Глубокие морщины, похожие на солнечные лучи в детских рисунках, говорили скорее о сухости кожи, чем о степени страдания, а мешки под глазами — о почечных недомоганиях. Мужчине было всего сорок семь лет, но выглядел он намного старше, и когда кто-нибудь, очень любопытный, спрашивал: «Сколько Ленчику?» — то ему без раздумий отвечали: «За пятьдесят».

В это бодрящее июньское утро Ленчик сидел за столиком собственного кафе и медленно потягивал коктейль. Он долго наблюдал за бомжихой, которая расположилась на углу Главного проспекта прямо на асфальте, прислонившись спиной к бутовому цоколю административного здания. Она жадно поедала французский батон, запивая пепси-колой из горлышка. «Заработала уже на завтрак, «красавица»!» — отметил он и с брезгливостью представил себя на месте этой бомжихи. Нет, Ленчик Травкин никогда не просил милостыни! И не попросит! С голода умрет, а не попросит! Ему стало смешно от последней фразы — с его-то магазинами и кафе думать о голоде? Но он часто об этом думал, потому что всегда помнил свое полуголодное детдомовское детство. И вот так же, как эта оборванка у бутового цоколя, он тридцать два года назад, накупив со своей первой скромной получки ученика токаря хлеба, молока и картошки, ел и ел, не вставая из-за стола, пока не съел все подчистую! «Хорош бы я сейчас был, если бы до сих пор стоял у станка», — не без злорадства подумал он. Путь к успеху был тернист. Без отрыва от производства в те советские годы он занимался фарцовкой. Начинал с импортных шмоток, а закончил золотом и бриллиантами. За что и отсидел четыре года в тюрьме. На заре перестройки распрощался навеки с заводом и поплыл на всех парусах по течению бурной реки под названием «Коммерция». На этот раз он начал с золота и бриллиантов, а закончил собственными магазинами и кафе.