Пепел и пыль

Они не пытались меня остановить. Не знаю, видели ли они меня. Просто стояли на обочине, будто все еще не понимая, что случилось, и не зная, что делать дальше. Вытаращенные в ужасе глаза, как дыры в белых лицах, слегка мерцающие фосфоресцирующим, зеленовато-желтым свечением гнили. От некоторых поднимался легкий дым; я видел одного, сжимавшего в руках погнутый руль. Они стояли вдоль дороги.

Добро пожаловать домой.

Я прибавил газу. Двигатель Марлен живо тарахтел между моими бедрами.

Городок выглядел не столь мертвым, как по ту сторону, – будто он мог жить только прошлым. Дома казались больше и сверхъестественнее, отчасти – словно из сна безумного готического архитектора, а отчасти – точно с картины мистика-примитивиста. Некоторые из них наклонялись друг к другу, а улицы терялись в странной, невероятной перспективе.

Было пусто.

Иногда в мертвом окне мелькало белое эфирное лицо, будто китайский фонарик.

Через рыночную площадь пробежал мальчик в штанишках до колен, катя перед собой обруч от бочки, который он придерживал концом кочерги.

Я медленно пересек площадь.

В небе кружила стая ворон, бомбардируя меня жутким карканьем.

По крайней мере, их голоса звучали как вороньи.

Я не до конца понимаю то, что здесь встречается. Успел сообразить, что почти все обладает некоей душой, и именно ее я зачастую видел – Ка домов, людей и животных, а также иногда Ка чувств и желаний. Они тоже выглядели так, словно у них имелась некая жизнь и собственная воля. Иногда, хоть и редко, мне попадались существа, происходившие, похоже, откуда-то еще. По крайней мере, так я себе это объяснял. Их было трудно отличить, поскольку почти каждый предмет или существо, которые я встречал, выглядели странно и гротескно. Когда-то я напридумывал названий, приписал этим явлениям разные роли и пытался понять, чем они являются, но это были теории.

Люди, особенно заблудившиеся тут умершие, выглядели так, как они себя ощущали. Если мальчик, который перебежал через площадь, был одним из них, а не явлением, которое я называл отражением, вероятно, он умер стариком, но воспринимал себя как восьмилетнего малыша в коротких штанишках.

Чаще всего, однако, они просто не знали, что умерли.

Миновав ратушу, выглядевшую странно зловеще, будто замок с привидениями, я внезапно услышал шум множества голосов – словно, бродя в море, вдруг зашел в полосу холодной воды. Метром раньше все было пусто и мертво, а через шаг – шум и гам. В мгновение ока появились прилавки и бродящие вокруг них люди. Я услышал пронзительное: «Шувакс! Шувакс, народ, дешево, оригинальный англичанский!», «Гуси, господа! Жирные гуси!», «Яйца по два гроша!». Меня окружила толпа. Все бродили среди прилавков, а я осторожно катился между ними. Но казалось, меня никто не замечает. Я видел, как они вдруг один за другим поднимают головы, перестают торговаться и смотрят куда-то в жуткое небо, полное лениво переливающихся разноцветных туманностей; закрывают руками глаза от несуществующего солнца.

И тут на забитый людьми полупрозрачный рынок, груды картошки на деревянных повозках, клетки с курами и женщин в платках на голове обрушилась неожиданная резкая вспышка, будто кто-то сделал фотоснимок. Толпа вернулась к своим занятиям, снова начав торговаться и куда-то идти, но уже вслепую и неосмысленно. У бабы, ощупывавшей гуся, ничего не получалось, так как у нее осталась всего одна рука и только половина лица. Продавец пытался вслепую нашарить деньги, а из его глазниц струями текла кровь. В воздухе, точно снег, парили хлопья сажи и множество белых тлеющих перьев. Безголовый прохожий маршировал как заводная игрушка, пытаясь пройти между прилавками.

А потом я проехал еще метр – и все исчезло. Площадь снова была пуста.

Именно это я называю отражением. Меня не видят, с ними невозможно заговорить, и, похоже, их вообще здесь нет. Они будто тени, выжженные на стенах Хиросимы. Думаю, это Ка некоего мгновения в один из торговых дней, которое множество людей ощутили столь мощно, что оно отразилось в мировой материи и теперь повторялось как заевшая пластинка. Хотя бы потому, что на них внезапно упала бомба.

Но это лишь очередная теория.

В Междумирье я никогда не заходил в костелы. Иногда от них исходило нечто странное, а иногда по эту сторону их вообще не было, несмотря на существование в моем мире. Я боялся. Честно говоря, я не знал, чего там ждать. По эту сторону сна нет атеистов. Я бродил среди мертвых и видел демонов, но все выглядело не столь просто и ясно, как рассказывали законоучители. Ангелов я не видел, дьяволов, похоже, тоже. И не знал, что найду за коваными воротами храма, и, пожалуй, пока не хотел знать. Там мог находиться ответ, которого я не понял бы или к которому не был бы готов.

На этот раз я тоже объехал собор, выглядевший еще сверхъестественнее, чем наяву – огромный, возвышающийся над площадью и городом, – и вкатился в улочку.