«КАК ПЕЧАЛЬНО… Твой друг прокололся, ему не хватало воздуха?»
– Ему не хватало неба, – ответил я.
Когда поет саранча
Фрэнсис Кей очнулся от тяжелого волнующего сна и обнаружил, что превратился в насекомое. Удивления не было – он предполагал, что такое может случиться. И не то чтобы предполагал: надеялся и мечтал стать кузнечиком или саранчой – чем-то в этом роде. Какое-то время рассчитывал, что обучится мысленно управлять тараканами, станет повелителем сверкающей жесткими панцирями коричневой орды. Шевельнет пальцем, и стрекочущее стадо вступит в бой за своего властелина. Был и другой вариант: Фрэнсис, подобно кинематографическому герою Винсента Прайса, преобразится частично. Отрастит голову мухи с мерзкими черными щетинками, и в его выпученных фасеточных глазах отразятся тысячи перепуганных людских лиц.
Человеческая кожа никуда не делась – окутывала его, словно чехол. Четыре из шести новых ножек уже пробились сквозь влажную серую плоть – его прежнюю оболочку, покрытую вонючими прыщами и многочисленными родинками. Фрэнсис возбудился при виде отслоившейся, отвергнутой новым телом кожи. Черт бы с ней! Проснулся он на спине, и его суставчатые, выгнутые назад ножки беспомощно болтались в воздухе. Конечности были закованы в сверкающие металлическим зеленым блеском доспехи. Броня, словно гладкое хромированное покрытие, отражала падающий из окна солнечный свет, и по ней бежали рожденные больным воображением радужные брызги. На бывших руках выросли изогнутые крючки из твердой черной эмали, усеянные тысячами острых как бритва волосков.
Фрэнсис еще пребывал в сладкой полудреме и опасался проснуться окончательно: вдруг в голове прояснится, и мечта прикажет долго жить? Прощай тогда желанное тело насекомого. Он снова вернется в прежнюю оболочку. Сон и сон, который переживаешь еще несколько минут после пробуждения… Если его преображение – всего лишь иллюзия, навеянная сновидением, – Фрэнсис не вынесет удара. Школу сегодня точно придется пропустить.
Хотя он так и так планировал прогулять занятия. Прошлый раз Хьюи Честер вообразил, что Фрэнсис бросал на него похотливые взгляды в раздевалке школьного спортзала, и не поленился сходить в туалет. Притащил оттуда клюшку для гольфа с куском дерьма на крюке и швырнул его Фрэнсису в лицо, решив отучить одноклассника заглядываться на мальчиков. Еще пошутил – мол, изобрел новый вид спорта. Ребята даже поспорили в раздевалке, как его назвать, и лучшими вариантами признали «Увернись от какашки» и «Говномет». В тот день Фрэнсис решил для себя: буду держаться подальше от Хьюи, да и от спортзала тоже, а может, и вообще от школы – хотя бы на день-другой.
Когда-то Хьюи неплохо относился к Фрэнсису. Ну, то есть ему доставляло удовольствие показать его приятелям как местную достопримечательность. Фрэнсис ведь был горазд жрать разных жуков. Эта история началась в четвертом классе. На каникулах перед новым учебным годом Фрэнсис некоторое время жил у двоюродной бабки – Риган. У той был трейлер в Туба-сити. Бабка обычно подавала к чаю засахаренных кузнечиков. Фрэнсис любил наблюдать, как она готовила десерт: склонялся над булькающей кастрюлей с остро пахнущей патокой, впадая в приятный транс. Кузнечики медленно трепыхались на поверхности варева, а потом тонули. Он обожал засахаренных насекомых, наслаждался их сладким хрустом на зубах и маслянистым привкусом травы. Обожал Риган, мечтая остаться у нее навсегда. Увы, отец в итоге забрал его домой.
Как-то Фрэнсис рассказал Хьюи о любимом лакомстве, и тот заинтересовался. Ни кузнечиков, ни патоки у них не было, так что Фрэнсис изловил таракана и сожрал его живьем. Таракан оказался горько-соленым с резким металлическим послевкусием. Довольно гнусная закуска, если честно. Однако Хьюи расхохотался, и Фрэнсис раздулся от гордости, на миг лишившись дыхания, как тот кузнечик, запеченный в сахаре.
Через несколько дней Хьюи объявил друзьям, что устраивает на спортивной площадке за школой шоу ужасов. Ребята приносили Фрэнсису тараканов, которых тот исправно поедал. Не побрезговал и бабочкой с прекрасными бледно-зелеными крылышками: раздавил ее зубами и тщательно пережевал. Зрители сыпали вопросами: что он чувствует, как насекомые на вкус? На первый вопрос Фрэнсис отвечал, что чувствует голод; а на второй – вроде как лижешь газон. Он капал на землю немного меда, чтобы подманить муравьев, и втягивал их вместе с вязкой янтарной жидкостью через соломку. Муравьи смешно шуршали в трубочке. Присутствующие дружно ахали, и Фрэнсис лучился от удовольствия, пожиная плоды внезапно обретенной славы.
Знаменитостью Фрэнсис стал неожиданно и довольно слабо представлял себе пределы допустимого. На другой день он поймал несколько мух, вившихся над кучкой несвежего собачьего дерьма, и втянул в рот целую пригоршню. И снова ему польстил вздох аудитории. Другое дело, что мухи, возившиеся в дерьме, несколько отличались от перепачканных медом муравьишек. Развлечение с муравьями было забавным, а вот поедание мух показалось зрителям чем-то вроде отвратительной патологии. Фрэнсиса начали называть говноедом и навозным жуком; кто-то подложил ему дохлую крысу в коробку с завтраком. На уроке биологии, едва миссис Краузе вышла из класса, Хьюи с дружками забросали его внутренностями препарированных ящериц.
Фрэнсис скользнул взглядом по потолку. Слабый поток воздуха от престарелого вентилятора шевелил полоски клейкой ленты для ловли мух. Матери у него не было, и Фрэнсис жил с отцом и его подругой в квартирке, пристроенной к помещению заправочной станции. Окна спальни выходили на плотные заросли шалфея. Дальше торчала сточная труба городской очистной станции, за которой образовалась огромная свалка, а с другой стороны простирались красные земли, где по ночам продолжали испытывать Бомбу. Один раз Фрэнсис ее видел. Ему тогда было восемь. Проснувшись от страшного ветра, швыряющего перекати-поле о стены заправочной станции, он встал на кровать и приник к маленькому окошку, решив, что застал восход. На востоке, отсвечивая неоновыми всполохами, в воздух взмыл призрачный кроваво-красный шар на тонком дымном столбе. Фрэнсис завороженно смотрел в окно, пока не почувствовал жуткую боль в глубине глаз.
Интересно, сколько сейчас времени… Часов у него не было – зачем? Учителя на него внимания не обращали. Пришел – хорошо, не пришел – никто и не заметит. Он прислушался: в соседней комнате работал телевизор. Стало быть, Элла не спит. Подруга отца была огромной глыбой жира с толстенными, раздутыми от варикоза ногами. Целыми днями валялась на диване.
Фрэнсис проголодался и тут же вспомнил: он – не человек, а насекомое. Мысль его удивила и словно подстегнула. Старая кожа сползла с его рук и повисла на… на плечах? У него точно есть плечи? Одним словом, она теперь висела словно мятая простыня. Он хотел окончательно скинуть оболочку, сбросить ее на пол и рассмотреть сверху. Интересно, сохранилось ли в этой кучке лицо – усохшая маска с дырками для глаз?
Надо встать на ноги. Оттолкнуться от стены? Ловкости не хватало: лапки подергивались во всех направлениях, кроме нужного. Он напрягся изо всех сил и вдруг ощутил, как тяжело раздулась нижняя часть живота. Попытался сесть, и из дальнего конца тела с шипением вырвалось газообразное облако. Как будто автомобильная покрышка спустила:
Ого, значит, насекомые тоже умеют пускать ветры? Хотя, возможно, так у них происходит испражнение. Пока судить было сложно, и все же он по-прежнему чувствовал сырость между задних ножек. Фрэнсис задрожал от хохота, ощутив, как задвигались тончайшие и в то же время исключительно прочные пластинки на спине, сдавленные складками отмершей человеческой плоти. Это еще что? В любом случае пластинки были частью его тела, и Фрэнсис мог ими шевелить, словно руками. Только это были не руки.
А вдруг кто-то зайдет проверить, чем он тут занимается? Например, Элла. Постучится, потом сунет голову в дверь. О, как она завизжит! Разинет пасть так, что двойной подбородок сложится вчетверо, а поросячьи, близко посаженные глазки выкатятся от испуга. Нет, Элла не заглянет – вот еще, подниматься с дивана! Фрэнсис на минуту замечтался: выйти бы из комнаты, перебирая всеми шестью ногами, пройти мимо подруги отца. Тут она точно заорет, передернувшись от страха. Глядишь, еще копыта откинет от сердечного приступа… Фрэнсис представил задыхающиеся крики Эллы, вообразил, как мерзко посереет ее кожа под густым макияжем. Веки задергаются, глаза закатятся…
Он выяснил, что может перемещаться, приподнимаясь всем телом вверх и вбок, и медленно пополз. Добравшись до края койки, задумался: что делать после того, как Эллу хватит инфаркт? Допустим, он выходит под жаркое солнце Аризоны и останавливается прямо посреди шоссе. Перед ним возникла яркая картинка: машины виляют с визгом покрышек, пытаясь не зацепить его, орут гудки, грузовики влетают в телеграфные столбы, зеваки вопят от ужаса.
Не пробраться ли к дому Эрика Хикмана? Можно скрыться у него в подвале и дождаться приятеля. Эрик был тощим семнадцатилетним парнем с россыпью выпуклых родинок на лице. Едва не из каждой торчало несколько кучерявых волосинок – прямо как на лобке. Ко всему прочему приятель отрастил жидкие черные усики, утолщавшиеся к углам рта, как у сома-усача, из-за которых и заработал в школе кличку «вагинач». Фрэнсис иногда ходил с ним в кино – кстати, вместе они смотрели и картину Винсента Прайса «Муха», а «Они!» – даже два раза. Последний фильм Эрик особенно любил – едва не обмочился, когда наступила развязка. Вагинач был парнем неглупым – прочел всего Микки Спиллейна. Наверняка он поможет Фрэнсису спланировать будущее и раздобудет чего-нибудь пожевать – тортик или кекс. В животе тут же заурчало.
ebooksa