Черный телефон

Пошатываясь, встала.

– Помогите!

Лицо Уайетта с левой стороны, там, где она его царапала, сильно болело. Особенно больно было у самого глаза.

– Я всем расскажу, что ты сделала, – сказал он.

Миссис Презар чуть помедлила, потом повернулась и побежала.

– Помогите! – закричала она. – Кто-нибудь, помогите!

Уайетт подумал, что надо бы догнать ее и заставить умолкнуть, только он не знал, как заставить миссис Презар умолкнуть, даже если и догонит. И не побежал.

Он подошел к машине, оперся на дверцу. Голова кружилась. Миссис Презар убежала уже далеко, ее темная фигура мелькала на фоне серых деревьев.

Уайетт немного постоял, переводя дух. Его взгляд упал на Бакстера – тот распахнул круглые глаза, особенно огромные на худом изящном личике. Потрясенный, Уайетт увидел, что мальчик обводит языком губы, словно хочет заговорить. Рана на шее Бакстера тянулась от правого уха вниз. Из нее медленно, толчками, вытекала кровь, заливая сиденье под головой мальчика.

Уайетт посмотрел, нет ли в замке зажигания ключей, – тогда бы он доехал до шоссе, а там… Впрочем, ключей не было, и только богу ведомо, куда они девались.

Кровотечение. Главное в таких случаях – остановить кровотечение. Уайетт видел такое по телевизору. Нужно найти полотенце, свернуть потуже и прижать к ране. И держать, пока не явится помощь.

Полотенца не было, но рядом с машиной валялся шарф. Уайетт опустился на колени, поднял его. Один конец шарфа намок в луже и пропитался грязью. Уайетт чуть помедлил, затем свернул его и прижал к шее Бакстера. Тонкий шёлк мгновенно пропитался кровью, и она потекла по рукам Уайетта. Он отбросил шарф и машинально вытер руки о рубашку. Бакстер не сводил от него глаз – голубых, как у матери.

Неожиданно Уайетт заплакал. Он уже и не помнил, когда в последний раз плакал. Схватив бумажки, выпавшие из сумки миссис Презар, он попытался их скомкать и прижать к ране, но пользы от них было столько же, сколько от шарфа. Малюсенькие белые клочки не впитывали кровь, а только липли друг к другу. В тусклом свете удалось разглядеть выписку по кредитной карте; на листочке стоял красный штамп: «Платеж просрочен». Уайетт собрался полностью вытряхнуть сумочку, – вдруг там что-то найдется, – но передумал, скинул куртку и стащил с себя белую футболку, в которой обычно ходил на работу, потуже свернул и прижал к ране, надавив на нее обеими руками и почти всем своим весом. Из-за сумерек казалось, что белая майка светится, но потом на ней появилось и стало увеличиваться темное пятно. Почему-то вспомнилось, как Сара прижимала к языку салфетки, и как быстро они пропитывались кровью. Эта ассоциация – Бакстер с перерезанным горлом – Сара Кенсингтон с проколотым языком – породила необычную мысль: молодые страдают ради любви, калечат свои юные тела, и только для того, чтобы понравиться тем, кто их и так любит.

Левая рука Бакстера вдруг поднялась. Увидев ее краем глаза, Уайетт едва не вскрикнул – так неожиданно было зрелище чего-то призрачно-белого, двигающегося в темноте. Пальцы Бакстера тянулись к горлу, и Уайетт придумал. Он взял эту руку и прижал к компрессу на шее. Потом нащупал правую ладонь мальчика и положил поверх левой. Отпустил – руки Бакстера остались на месте. Пусть не очень плотно, но они прижимали футболку к ране.

– Я на минутку, – сказал Уайетт. Его дико трясло. – Позову на помощь. Добегу до дороги, поймаю кого-нибудь, и отвезем тебя в больницу. Все будет хорошо, только руки не убирай. Все будет хорошо, обещаю.

Бакстер безучастно смотрел вдаль. Этот отсутствующий взгляд Уайетту не понравился. Он встал и побежал. Через несколько метров притормозил, стряхнул левую кроссовку и побежал дальше.

Уайетт бежал, глубоко вдыхая сырой холодный воздух и ничего не слыша, кроме шлепанья своих ног. Ему стало казаться, что раньше он бегал быстрее, что в детстве для бега ему требовалось меньше усилий. Очень скоро закололо в боку, и он, как ни старался, уже не мог сделать глубокий вдох. Наверное, все от курения. Уайетт нагнул голову и продолжал бежать, кусая губы и стараясь не думать о боли в боку. Оглянувшись, он увидел, что убежал совсем недалеко. И снова заплакал. И начал молиться, с каждым выдохом выбрасывая на бегу слова.

– Господи, умоляю, – шептал Уайетт в февральскую тьму. Он бежал и бежал, словно ничуть не приближаясь к шоссе, а только дергаясь между базами: его опять одолело чувство неизбежного поражения. – Господи, помоги мне… Пусть… я буду… бежать… быстрее… пусть… я буду… бежать… как раньше…

Последний поворот, – и показалось шоссе. Под фонарем стоял автомобиль, золотистый седан с выключенными мигалками на крыше. Полиция, с облегчением подумал Уайетт. Забавно: он только что вспоминал свое метание между базами, а это, возможно, как раз Трит Рэндэлл.

Полицейский вышел из машины и стоял у двери; в сумерках виднелся лишь темный силуэт.