Две недели в сентябре

– Как поживает старина Уилкс? – спросил мистер Монтгомери.

Этот вопрос прозвучал так внезапно, что мистер Стивенс растерялся. Несколько секунд он недоуменно смотрел на своего собеседника, а потом улыбнулся, догадавшись, что мистер Монтгомери имеет в виду мистера Уилкинса, руководителя фирмы.

– У него было все хорошо, когда я уезжал, – сказал мистер Стивенс.

Хозяин шумно глотнул чаю.

– Не понимаю, как ваша фирма еще не развалилась – с таким-то начальником. Никогда не встречал настолько старомодных и отставших от жизни людей!

Слышать подобные слова было странно, а ответить на них – очень трудно, и мистер Стивенс только и сумел что улыбнуться. Ему нравился мистер Уилкинс – тот всегда был добр к нему. Когда Мэри, еще совсем малышка, серьезно заболела, мистер Уилкинс даже выходил из своего кабинета, чтобы поговорить с мистером Стивенсом: он спрашивал, знают ли они с женой хорошего врача, и предлагал ему пораньше уйти домой. Это был спокойный, учтивый пожилой джентльмен, и мистер Стивенс благоговел перед ним. Ему было неприятно слышать, как о мистере Уилкинсе высказываются в таком тоне.

– И сколько еще он собирается держаться за это место? – спросил мистер Монтгомери.

– Я не знаю. Конечно, сейчас он уже немолод…

– Вы, как я понимаю, довольно долго там работаете?

– Тридцать лет, – сказал мистер Стивенс с улыбкой.

– Так я и думал, что вы уже давным-давно сидите в этом своем углу.

В комнате воцарилась тишина, но потом ее нарушил нервный смешок мистера Стивенса, и Дик, сидевший напротив, почувствовал, как в нем поднимается холодная ярость. Он посмотрел на ухмыляющегося огромного толстяка, который стоял на коврике у камина, широко расставив ноги, потом на отца, застывшего на краю кресла с чашкой на коленях и умоляюще глядящего на мистера Монтгомери круглыми серыми глазами. Он видел, как тщательно отец расчесал редкие темно-русые волосы, видел складку на его фланелевых брюках, которые тот вчера вечером специально положил под матрас, видел дешевые серые носки и старые парусиновые туфли, которые тот тщательно начищал в саду сегодня утром. Отец сделал все, что мог, чтобы выглядеть достойно, и ярость Дика неожиданно превратилась в гордость – прежде он никогда не испытывал настолько сильных, почти неистовых чувств. Эта вспыхнувшая в нем гордость вдруг наполнила его благодарностью. За дешевой отцовской одеждой скрывался человек куда более достойный, чем толстый здоровяк в дорогом сером костюме и шелковой рубашке. Отец был простым клерком, который гордо и без жалоб сводил концы с концами на несколько фунтов в неделю, а доход этого человека исчислялся тысячами. Даже его второй дом на берегу моря был больше и в тысячу раз роскошнее их маленького домика на Корунна-роуд, и все здесь свидетельствовало о беспечной богатой жизни: толстые ковры, большие мягкие кресла, блестящие украшения, сверкающие драгоценности в наряде этой поблекшей женщины – но чего все это стоило? Глядя на загорелое лицо отца, Дик вспоминал море и песок, полет мяча и взрывы смеха; трости, удочки и трепещущих воздушных змеев; игры, от которых невозможно оторваться; книги, которые отец читал им вслух зимними вечерами. Он видел залоснившийся пиджак из синей саржи, но представлял крупицы морской соли на коже отца. Дик наблюдал, как тот нервно теребит галстук, видел его длинные чуткие пальцы и узкие тонкие ногти, а потом перевел глаза на хозяина дома, на его руку, держащую чашку с чаем, – толстую красную руку, бесформенную и вялую, большой палец которой – с маленьким, обкусанным, вросшим ногтем – напоминал воспалившийся палец ноги. Дик не променял бы отца даже на тысячу толстых Монтгомери, а то, что отец думал и делал, не стоило и миллиона банок со сливочными орешками. Мистер Монтгомери не хотел показаться грубым и не хотел унизить отца – просто он не знал, не чувствовал, не мог понять… Улыбаясь, Дик поднялся и взял чашку из покрытой красными пятнами руки толстяка.

– Налить вам еще чаю, мистер Монтгомери? И снова, когда тот посмотрел на Дика, его лицо приобрело прежнее странное выражение. Мистер Стивенс, подняв глаза, заметил это выражение; он перевел взгляд на поблекшую женщину у чайного столика и задумался, есть ли у мистера и миссис Монтгомери дети.

Благодаря Дику у мистера Стивенса появилась прекрасная возможность прервать неприятный разговор о работе. Он повернулся к хозяйке, которая нехотя обсуждала с миссис Стивенс отдых в Богноре. Миссис Монтгомери как раз сказала, что, по ее мнению, это слишком уж скучное место, а миссис Стивенс ответила, что не заметила ничего такого, и поспешно добавила: возможно, это потому, что она привыкла. Остальные тоже присоединились к беседе, однако Стивенсы были вынуждены тщательно следить за тем, что говорят. Сами они изучили каждый уголок приветливого старого города, но вскоре обнаружилось, что хозяева не знают о нем решительно ничего. Монтгомери объяснили, что хотели дом на море и открыли для себя Богнор, когда путешествовали на автомобиле вдоль побережья и останавливались в больших отелях. Решив, что это именно тот вариант, который им подходит, они обратились к агенту по продаже недвижимости и попросили найти им лучший участок земли в этом месте. Просьба была выполнена – и вот они поселились здесь. Они хотели жить подальше от побережья, потому что шум моря действовал миссис Монтгомери на нервы.

Мягко и ненавязчиво Стивенсы пытались дать Монтгомери понять, сколько всего чудесного ждет их в Богноре, – но под пустыми взглядами слушателей все эти чудесные вещи одна за другой блекли и таяли. Дик начал было рассказывать о том, как весело на пирсе среди автоматов, – о захватывающих играх, где можно попытать счастья и иногда получить свою весело позвякивающую монетку обратно; о настольном футболе, где надо уметь управлять одиннадцатью парами маленьких ног, сражаясь с командой противника; о доме с привидениями, где платишь пенни и из потайных дверей, которые так сразу и не увидишь, появляются жуткие призраки, – и постепенно умолк: миссис Монтгомери не сводила с него выцветших, ничего не выражающих глаз. Она кивнула и сказала:

– Да… Должно быть, это очень забавно.

– Ну что же вы? – воскликнул мистер Монтгомери. – Ешьте в свое удовольствие! Угощайтесь! Здесь полным-полно всего – и еще столько же могут принести!

Еда была вкусной, и Стивенсы изо всех сил старались отдать ей должное, но кусок не лез в горло. И если Эрни все нравилось до тех пор, пока мистер Монтгомери не призвал его есть в свое удовольствие, то остальным чаепитие с самого начала не доставляло никакой радости; в нем было что-то странное и натянутое, а море и песок, казалось, отодвинулись в невероятную даль…

Наконец хозяин отошел от камина и поставил свою чашку на поднос. Потом направился в угол комнаты у окна и вернулся с большим серебряным ящичком сигарет и коробкой сигар.

Мистер Стивенс любил хорошие сигары, и ему страшно хотелось положить в карман ту, которая досталась ему, и спокойно выкурить ее вечером. Курить днем ему не нравилось. Дик и Мэри взяли по сигарете, и под воздействием табачного дыма неловкость немного рассеялась.