Он уходя спросил

– Ну вот, видишь. А она с ходу предложила сто. Даст и больше, если поторговаться. Тем более, что я ее выставил. Для сговорчивости это даже полезней. Думаю, выложила бы и триста.

– И что тэперь? Если бы у бабушки был хрэн, она была бы дэдушкой. Ты зачэм меня сюда вызвал? Помэчтать?

– Мечтатель у нас ты, бурливый сын Кавказа, – рассмеялся Миловидов. – Я, товарищ Мока, практик. И у меня возникла совершенно практическая идея. Даже две.

– Боюс я твоих идэй, – проворчал товарищ Мока. – Никакой ты не практик, ты тэоретик. Придумаешь что-нибудь, а нам с ребятами бэгай. Ну, что у тебя за идэи?

– Партии нужны деньги, так? Твоя группа проводит эксы. Это большой риск, пальба, шум. Потом по следу кидается полиция. И даже если все прошло чисто, затем, как после Тифлисского экса, приходится сжигать крупные купюры, чтобы их по номерам не отследили. Не жалко?

– Конэчно жалко!

– А теперь вообрази, что те же двести тысяч мы получаем от буржуя за возвращение любимого чада. Тихо, мирно, никакой полиции, никаких проблем с купюрами. Дадут, какими потребуем, хоть рублевиками.

– А если шум? Газэты? «Болшэвики воруют детей». Тут вопрос политыческий. ЦК на это не пойдет.

– Да не будет никакого шума! Совершенно необязательно объявлять: «Здрасьте, мы члены РСДРП». Бандиты и бандиты. Ты кстати, Мока, и похож на бандита.

– Я по сравнению с тобой ангэл, – хмыкнул кавказец. – Ишь что удумал… Протывная штука. Но это пускай ЦК рэшает. Я солдат партии. Прыкажут – сдэлаем. Однако это на будущее, а дэньги нужны сейчас. Я самому Ильичу обещал. Поэтому экс пойдет по плану. У меня почты готово. Наблюдатэли и на Николаевской, и на пэрэкрестке. Послэзавтра думаю.

Эге, сообразил я. Уж не нацелились ли они на «Купеческий кредитный банк», у него на Николаевской улице хранилище? И тут же решил, что все-таки передам Кнопфу сведения о большевистской сети. Если они намерены ограбить банк, это уже не марксистская пропаганда, это серьезно.

– Да к черту твой банк! – тут же подтвердил мою догадку Миловидов. – Как ты не поймешь! Конфета, которую я тебе предлагаю, слаще! Хоть я Хвощовой ответил, что ничего не знаю, сам делал хитрые глаза. И коробочку с ампулами взял.

– С какыми ампулами?

– Дочка, которую украли, больная. Ей надо уколы делать, чтоб не умерла. Неважно! Явлюсь к Хвощовой, скажу: «Про сто тысяч вы, конечно, пошутили. Давайте пятьсот». Сойдемся на трехстах. При передаче подсунем какую-нибудь куклу. Это уже по твоей части, ты придумаешь.

Из-за того, что я так напрягал слух, ловя каждое слово, смысл сказанного доходил до меня с некоторым опозданием. Лишь теперь, когда Миловидов заговорил про куклу, до меня дошло: это не они! Большевики не выкрадывали Дашу! Они узнали о похищении от меня!

Версия, на которой мы целиком сосредоточились, была ошибочной…

От потрясения я дернулся, ударился головой о ящик.

Звук был не такой уж громкий, но кавказец с невероятной быстротой развернулся в нашу сторону, вскинул руку, и та озарилась вспышками. Мои уши заложило от первого же выстрела, и остальных я уже не слышал. Лишь увидел, как Миловидов ногой сшибает лампу. В черноте полыхнуло еще несколько раз.

Прямо надо мной кто-то пронзительно вскрикнул.

Я отпрянул за ящики. Несколько мгновений ничего не слышал кроме гулкого и частого стука собственного сердца.