– Э, брат, так эту гадость никто не пьёт, – и… плеснул туда рона!
Тут и падры мои подбежали на сладкое. Но нет, отцы: рон, только рон. «Пур» рон [233]! Кокосом «бо́шку» не обманешь! [234]
На пляже в составе интернациональной команды сыграли в подобие волейбола. Правда, у меня из волейбола только «валет-болл» по жизни выходит: играю я в него как полный валет. Только боллы и спасают, которые тут же и начинаю пристраивать:
Вообще, как только процесс адаптации благополучно остался позади, глаза стали замечать много преинтересного вокруг. Скажем, аниматорши в отеле, все как одна, пэсоньки. А отдыхающие девицы – и подавно. Где мы раньше были и куда раньше смотрели сквозь ватную пелену акклиматизации? А ведь сегодня последний день, что мы пасёмся на этих тучных алеманских пажитях [236]. И время неумолимо утекает сквозь пальцы белым варадерским песком.
Но ведь Варадерой жизнь не кончается? И впереди нас ещё ждут… тоже ждут… уже ждут… Пэ! Сы!
«Пацаны, а жизнь-то налаживается! Мы на Кубе!»
После обеда, совершив неизменный ритуал «три плюс закрепляющая», сели по машинам и заспешили за Марком. Да, видно, слишком торопились: ещё не выехав с косы, где «ходячих кошельков» без особой нужды стараются не беспокоить, нас останавливает «дяденька минцанер» [238], весь на мотоцикле и в яловых ботфортах: превышение скорости и минус
– Ты нам по-русски объясни, какая вина на нас, боярин. Хотя бы по-английски. Ведь ни хрена по вашему, по-гаишному не разумеем [242].
Гаишник [243] смотрит в наши честные алеманские глаза, на наши голографические алеманские «наручники», зовёт подельника, который, видимо, умеет разговаривать с подобными. Хотя бы по-английски. Но и тот из английского знает только три слова, три матерных слова [244]:
Втирает про некий знак. Но мы-то с вами знаем, что на Кубе никаких других знаков, кроме революционных призывов быстрей ехать к светлому будущему отродясь нет. Мы и ехали. Торопились. В светлое будущее. Но дело пахнет «газолином» [246]: права у Лео изъяли, а в документах рентовых только Бобба прописан. А времени цейтнот, уже эндшпилем попахивает и к мату дело идёт [247]. Нам же Марика встречать. Марик – не светлое кубинское будущее, он ждать не будет. Ладно, Лео Аркадьевич, как говорится, подарки в студию [248]: достали заранее припасенные в кустах «золотые ролексы». Те, что для вождей племён:
– Бери, амиго. «Рэгало». Презент то есть [249]!
Ага, значит «подарок» мы понимаем, а «торопимся» – но компрэндо? Слушайте, люди: гаишники – они и в Африке гаишники! Сучье племя: часы взял, даже не поперхнулся. Руку жмёт, улыбается и хвостом виляет. Пожурил, что два нарушения за полчаса – совсем не «аста сьемпре» [250]:
Ах ты, зайка моя… падла продажная!
Да, вот ещё. Конечно, браслеты наши совершенно однозначно говорили о нашей принадлежности к низшей туристической касте «неприкасаемых» алеманов-Ё. Но в этом был и позитивный момент: они отпугивали хоть какую-то часть френдов вроде
К аэропорту ведёт объездная, но её ещё поискать надо. На большой развязке Бобби пошёл за помощью к очередным гаишникам с картой местности. А мы из авто наблюдаем, как те мастерски умеют читать карту местности: сперва долго рулили ей перед собой. Затем активно замахали руками… во все четыре стороны света разом. Главное, не привычный и понятный нам жест: уверенный, рубленный сверху торцом кисти, как топором, типа «сказал – отрезал: вам туда, товарищи!» А наоборот: неопределённый, отмахивающийся жест тыльной стороной кисти снизу, типа «уйди, противный» [251]. Это что же выходит:
– В следующий раз сами будете дорогу спрашивать: они карту
Пыздэ-эсь, свадьба!
ebooksa