Алексей. Живу как живу, государыня. Не жалуюсь. На Адмиралтейском острову. Мне б в деревню.
Екатерина. На Адмиралтейском острову — это я уж догадываюсь, где вас расположили. Нет, там вам не место… Однако я говорить не могу, когда вы у меня в ногах валяетесь. (Алексей мгновенно поднимается.) Пойдемте сядем у оконца. (Берет Алексея за руку, подводит к окну. Они садятся. К Анне.) Напиши от меня гофмейстеру двора, Мошкову, пусть прикажет очистить для царевича двор, где стоял шаутбейнахт. Пусть, что испорчено, велит починить, полы вымыть и вычистить. (К царевичу.) Вчерась государь говорил мне о вас. Ваше дело вызывает в нем беспокойство, и я опасаюсь, как это отразится на его расстроенном здоровье.
Алексей. Катерина Алексеевна, помогите мне и батюшке. Только вы можете. Батюшка любит и слушает вас. Это ваше заступление за Войнаровского, Мазепиного племянника, которого в Гамбурге немцы выдали батюшке, помогло, спасло Войнаровского от смерти.
Екатерина. Алексей Петрович, я сделаю все возможное, но влияние мое не так сильно, чтоб ради меня государь простил политического преступника. Этих людей он карает пуще злодея, татя и убийцы. Войнаровский спасен от смерти, но уж много лет пропадает в Якутии. Говорят, оброс, одичал, забыл культурное обхождение и иностранные языки.
Алексей. Да разве государь считает меня государственным преступником?
Екатерина. Государь этого не хочет, но при дворе есть вельможные люди, которые этого хотят и которые в том убеждают государя.
Алексей. Знаю, что многие злоковарные вымыслы обо мне говорены и злые люди находятся, которые смерти мне желают, но ныне, услыхав о вашем заступничестве, слава Богу, наитяжелейший камень от сердца моего отвалился. Ныне я на сердце своем ничего не имею, кроме надежды, что позволят мне дожить жизнь в деревне с Афросиньею. В вашем заступничестве я нуждаюсь, поскольку батюшка мой умный и добрый человек. Он знает, что батюшке моему непослушание, сей грех и стыд, причина та, что с младенчества своего жил с мамою и девками, где ни к чему иному не обучался, кроме избяных забав, а более научался ханжить, к чему я от натуры склонен. И потом, когда меня от мамы взяли также с теми людьми, которые при мне были, а именно, Никифор Вяземский, да Кикин, да прочие.
Входит Петр, веселый, со свежим от холода лицом. За ним следует негритенок с подносом. На подносе водка и пирог.
Петр (весело). Катенька, с праздником тебя. (Целуются.) И ты, зон, здесь?
Алексей. Приехал поздравить матушку Екатерину Алексеевну с Вербным воскресеньем. И вас, батюшка, от глубины сердца своего, от грешного своего сердца. (Плачет.) Злые люди, какие были при мне, такое учинили. Я обвык их слушать и бояться, и они больше отводили от вас, отца моего, в забавы с попами и чернецами и с другими людьми таковыми, в такое я впал, а дела воинские мне обмерзели. К тому моему непотребному обучению великий помощник был мне Александр Кикин, когда при мне случался.
Петр. За грех прощение, но за злодейство с умыслом — никогда. Так в Писании. Кикин — прежний любимый мой денщик — колесован. Мучения его были медленны, чтоб он чувствовал страдание. Вчера я ехал мимо через Троицкую площадь, Кикин еще был жив на колесе. Он умолял пощадить его и дозволить постричься в монастырь. Я нашел его мучения достаточными и велел обезглавить, а голову воткнуть на кол. Это последняя казнь перед Святой неделей. И пытки в застенках до конца Святой недели я велел прекратить. (Берет из рук негритенка бокал, выпивает, закусывает пирогом.) Выпей, Алексей. Накануне Святой недели хочу надеяться, что ты, сын мой, не злодей, а человек слабый и иными запутанный. Тут и мой грех имеется, что за тобой не уследил. Да и кто Богу не грешен, кто своей бабушке не внук? Выпьем за Иисуса сладчайшего, который тысячу семьсот пятьдесят один год тому в сей день въехал в Иерусалим, чтоб своей жертвой спасение принесть. (Выпивает. Петр целуется с сыном.) Пирогом закуси. Не бойся, это русская пища, не итальянская.
Алексей. Славно здесь в России, батюшка. Вчера ледоход смотрел.
Петр. От Ижоры до новой крепости река протекла. А от новой крепости до Троицкой пристани лед взломало. Ты, Алексей, в какую церковь к обедне поедешь, к Исаакию Долматскому али в Троицу?
Алексей. Куда прикажут, батюшка. Я ведь не сам езжу…
Петр. На Вербное воскресенье да на Пасху я тебя от офицеров заберу. Поедешь к обедне и всенощной со мной в Троицу. Я велел сегодня поднять штандарт, а пальбы чтоб не было. Но в Светлое Христово воскресенье будут палить из пушек. Когда пойдут кругом церкви со кресты — из одиннадцати, да во чтение Святого Евангелия — из пятнадцати, а по отпуске литургии— из двадцати одной.
Алексей. Я, батюшка, с радостью повсюду с вами буду.
Петр. А хошь, на свадьбу со мной поедем к английскому инженеру? Человек он нужный, обидеть жалко. Надо поехать.
Алексей. С превеликим удовольствием, батюшка.
Екатерина. Петруша, я тебе чулки заштопала. (Достает из ларца чулки.)
Петр. Ну, спасибо, хозяюшка моя. (Целует ее.) Чулки добрые, жаль выбрасывать.
ebooksa