Толстой. Ваше величество, царевна Марья Алексеевна, имели ли вы связи с Суздалем?
Марья Алексеевна (беспокойно). Которые связи? Говаривала лишь, чтоб мать почитал, а отца утешал и слушал. Алексей отвечал: я того делать не могу. Отец мой долго изволит стоять, а мне нельзя оттого престол иметь.
Алексей. Письма и деньги она в Суздаль посылала и меня к тому принуждала.
Марья Алексеевна. Неужели ты мыслишь, изменник, перебежавший к иноземному кесарю, что братец мой тебе, никчемному, поверит? Клевете твоей на меня, безвинную.
Толстой. Письма ваши, царевна Марья Алексеевна, в Суздале вынуты в числе прочих. Связи ваши с приверженцами инокини Елены открылись.
Марья Алексеевна (падает Петру в ноги). Припадаю к ногам вашим, прошу милосердия того моего преступления, прошу о прощении, чтоб мне безгодною смертью не умереть.
Петр (устало). Поедешь, сестрица, в Шлиссельбург за крепким караулом. (Марью Алексеевну уводят.)
Толстой. С отправкой в Шлиссельбург надо б повременить, государь. Царевна нужна для допросов по суздальскому розыску.
Петр. На время розыску оставлю ее в Петербурге, в плац-майорских красных хоромах с повелением писем ни от нее, ни к ней ни от кого не принимать, никого к ней не допускать, а приносителей писем брать под арест. (Вводят Вяземского.) Что, Никифор Кондратьевич, так-то ты берег сына моего, тебе доверенного, от дурных людишек и дурных мыслишек.
Алексей. Когда по погребении кронпринцессы я получил от вас, батюшка, письмо и сказал Вяземскому: пишет батюшка, чтоб отрицаться наследства и идти в монастырь, Вяземский говорил: чего ж тебе жаль? Ты в монастырь поди. И избирал монастырь, куда мне идти. И стих из Полтавской службы, где на вас, батюшка, хула, читал мне.
Вяземский. Нет, государич, сами вы читали тот стих, а я ублажал вас, чтоб такого противного и неусмотрительного произношения не было… Весьма опасно и речивисто там было произношено. А учил я его иным стихам в форме возглашения многолетия. (Поет.) Вечному и превознесенному отцу отечества Петру Великому, императору, слава…
Алексей. Не ханжи, Никифор.
Вяземский. Это вы, государич, ваше величество, ханжили да водились с попами. Протопопа Якова Игнатова себе в отцы избрали. Говаривал он вам, что есть подлинный отец, а не государь ваш отец. Говаривал многажды. Я же вас иному учил, чтоб вы того не чинили, за то бывал от вас, государич, бит не однажды. Всегда имели на меня гнев, о чем известно каждому.
Алексей. А из книги кесаря римского Барониуша разве не учил против батюшки-государя?
Вяземский. Государь, обвинение сие явная клевета. Из Барониуша государич выписывал один, и я тем менее мог помогать ему, что книга эта на немецком и на польском языках, которых я не знаю. Хотел мне государич от своего двора отказать, понеже я мешал его общению с дурными людишками, одначе не сумел, понеже я назначен был именным указом государя. С тех пор всегда имел государич гнев на меня, был я бит не однажды и искал моей смерти. Как были в Польше, послал меня государич из Торуни через Сандомир, Желкву и Дубну к Москве с письмом, зная, что войска наши из тех мест все выведены, и надеясь, что поляки меня убьют. Посему прошу, государь, меня, яко невинного, освободить. Все затеяно государичем по злобе и ненависти, чтоб меня безвременно умертвить.
Петр. Эх, Никифор, видно, не злодей ты, а попросту глупый и пустой человек. Моя вина, что назначил тебя в воспитатели к наследнику. Поэтому поедешь в Архангельск без наказания. Хватит с тебя и того, что повисел на дыбе да кнута попробовал.
Вяземский. К стопам вашим, государь, припадая, кланяюсь. (Кланяется. Его уводят.)
Петр. Поспелов, что открыли гонцы Орлова?
Поспелов. Государь, Орлов не найден, однако бумага нашлась. (Протягивает бумагу.)
Петр. Где была?
ebooksa